Битва за Берлин последнего штрафного батальона

Они уже спрыгивали с платформы, уже спотыкались о невидимые в полумраке рельсы, когда кто-то приглушенно окликнул:

– Макс?

Коренич завертел головой – мир, конечно, тесен, но чтобы вот так… Пригнувшись, словно пули свистели вокруг, к нему бочком семенил старый знакомый Хольдер, нервно улыбался, потирал ладошкой лысеющий затылок. Немец изменился за четыре дня: переодеться не удосужился, но сорвал погоны с униформы, «орлиный» символ рейха с груди, поверх пропитанной грязью униформы натянул какую-то блеклую жилетку. Он постарел, лицо и шея окончательно сморщились, движения были какими-то судорожными, неловкими.

– Ба, – изумился Коренич. – Дружище Макс… Какими судьбами?

Штрафники одобрительно загудели – многие помнили немца, выручившего их на баррикадах. Борька даже хлопнул Хольдера по плечу – впрочем, перестарался, от дружеского удара младший инспектор уголовной полиции чуть пополам не сложился.

– Не сразу узнать, Макс… – сипло бормотал немец. – Смотреть и не узнавать, ты очень измениться…

– Макс, ты тут откуда? – опомнился Коренич. – Кому было сказано бежать из Берлина?

– Я помнить, я все помнить… – немец заискивающе смотрел на него печальными глазами. – Много тут быть, Макс… Взрыв, меня контузить, день валяться… Куда-то идти, убегать от ваших солдат… они были такой пьяный и всех стрелять… Затем ходить по метро, оказаться здесь, на Фриденау… Я встретить друг, мой сосед в Потсдам… – водянистые глаза Хольдера наполнялись слезами. – Он бежать в Берлин, когда ваши танки подъехать близко… Он рассказать… Нет моя Моника больше, Макс… – немец жалобно сморщился, сухая кожа на скулах сделалась тонкой, побелела, и у Максима екнуло сердце. – Ваши танки еще не подойти, СС вешать и расстреливать дезертиров – тех, кто не хотеть воевать, искать их в подвалы, квартиры…

Немец надрывно закашлялся, Максим терпеливо ждал. В победные для немцев времена так называемые айнзатцкоманды, набранные из зверей из СС, СД, сжигали деревни на территории СССР, вешали мирных жителей, партизан, пленных красноармейцев. Теперь те же самые команды убивали своих – хватали по первому подозрению, не церемонясь – и правых, и виноватых, вешали и стреляли сотнями, тысячами, чтобы поднять боевой дух оставшихся, переломить хребет наступающей Красной армии. И что, удалось?

– Соседка прятать дезертир… – спотыкаясь, бормотал Макс. – Пришли СС, хватать всех… Моника хотеть заступиться за соседку – она хороший фрау… А те были злой, выстрелить… – Макса Хольдера буквально затрясло. – Дети взять другой соседка, они живы, а вот Моника… Макс, я ненавидеть СС… Я не знать, как мне попасть в Потсдам… Макс, я с вами, можно? Я знать Берлин, я убивать СС…

– Сочувствую тебе, Макс, – буркнул Коренич.

– А это что за хрен с горы? – недовольно бросил Агапов, видя, что штрафники остановились. – Немец? Водим дружбу с противником, Коренич?

– Стараемся, товарищ майор. Не поверите, но не все немцы – сволочи. Этот парень нам помог – провел по коммуникациям, благодаря чему при наступлении удалось избежать лишних потерь. Он мобилизованный, работал в уголовной полиции, отлично знает Берлин…

– Да и черт с ним, – отмахнулся Агапов. – Хочет с нами тащиться – путь тащится. Но это на вашей совести, Коренич, несете за него ответственность.