Прежде чем я успел окончательно прийти в себя, генерал Кребс приказал мне силами LYI танкового корпуса взять на себя оборону восточного и юго-восточного секторов Берлина. … Прямо из бункера адъютантов я позвонил своему начальнику штаба и в общих чертах проинформировал его о новом задании. … Тем временем вернулся генерал Кребс. С помощью плана Берлина он подробно объяснил мне мое новое задание. Берлин был разделен на девять секторов обороны, из которых мой корпус должен был взять на себя оборону секторов «А», «В» и «С» (первоначально сектора «А» – «Е» включали в себя городские районы Лихтенберг, Карлсхорст, Нидер-шёневайде, Темпельхоф и Целендорф). На мой вопрос, кому я подчиняюсь, Кребс ответил: «Непосредственно фюреру!» На мое замечание, что оборона Берлина должна находиться в одних ответственных руках, Кребс возразил, что такие руки уже есть, а именно руки фюрера! … На все мои возражения и вопросы следовала покровительственная улыбка и ответ: фюрер приказал защищать Берлин, так как, по его мнению, с падением Берлина война закончится. Другими словами, если падет Берлин, то погибнет и Германия.
Я отдал своему начальнику оперативного отдела, майору Кнаппе, распоряжения, необходимые для введения в бой корпуса, и выбрал в качестве командного пункта корпуса административное здание аэропорта Темпельхоф. Я хотел как можно быстрее лично познакомиться с положением дел в моих оборонительных секторах. …
Я приказал передислоцировать 20-ю моторизованную дивизию на правый фланг корпуса в сектор «Е» [Целендорф], моторизованную дивизию «Нордланд» – в сектор «С» [Нидершёневайде], танковую дивизию «Мюнхеберг» – в сектор «В» [Карлсхорст] и 9-ю парашютную дивизию – в сектор «А» [Лихтенберг]. 18-ю моторизованную дивизию я оставил в качестве своего резерва и сначала направил ее в район севернее аэропорта. Артиллерия корпуса была сконцентрирована в Тиргартене: она могла вести огонь в южном и юго-восточном направлении.
После посещения трех комендантов секторов 24 апреля около 5.00 я прибыл на свой новый командный пункт, куда незадолго до меня прибыла оперативная группа штаба. Я, как старый солдат, лишь с трудом смог прояснить для себя все те моменты, о которых слышал в последние часы. Наша пехота состояла лишь из батальонов фольксштурма и наскоро собранных формирований разного рода. Нигде не было воинских частей, полностью укомплектованных кадровыми военными. Поддержка артиллерией была совершенно недостаточной; батареи, составленные из трофейных орудий, были распределены между отдельными секторами обороны. За исключением фаустпатронов, у нас не было другого противотанкового оружия, и только в секторе «В» [Карлсхорст] стояла бригада штурмовых орудий. Основу обороны составляла зенитная артиллерия, насчитывавшая около трехсот стволов, которая все чаще использовалась для стрельбы по наземным целям. Берлин защищали не дивизии и корпуса кадровой армии, а всего лишь фольксштурм и в большой спешке сформированные, плохо обученные и не успевшие сплотиться сборные подразделения.
Несмотря на внутреннее волнение и на все то, что я лично пережил за последние двенадцать часов, я крепко заснул. Около 9.00 меня разбудил мой начальник штаба. Он сообщил мне следующее: контрприказы были отданы своевременно; четыре северные дивизии смогли планомерно оторваться от противника, в то время как дивизия «Мюнхеберг» оказалась втянута в тяжелый ночной танковый бой под городом Рудов (южный пригород Берлина, сейчас в черте города. –
Генерал Кребс сообщил мне следующее: «Во время вашего доклада вчера вечером вы произвели на фюрера хорошее впечатление, и он назначает вас комендантом обороны Берлина».
Я должен был немедленно отправиться на командный пункт Берлинского оборонительного района на улице Гогенцоллерндамм и принять дела.
С горькой иронией я возразил: «Было бы лучше, если бы вы приказали расстрелять меня, тогда бы сия чаша меня миновала!»