Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж

В начале XX века Тибет ненадолго обрел независимость. Он отпал от Китайской империи и завис между Британской и Российской. Геополитика диктовала аборигенам свои жесткие правила, но оставляла маленькую лазейку для дипломатической торговли. Георг V и Николай II кое-как договорились между собой о сферах влияния — ведь императоры были родственниками. Но и Тибет кое-что выиграл— он стал страной, запретной для европейцев. Ни один русский или англичанин уже не могли появиться на священной для буддистов территории. Запрет этот, естественно, не распространялся на российских буддистов — калмыков, бурят и алтайцев, — и буддистов Британской Индии, жителей Ладакха и Сиккима.

Да еще британский резидент в княжестве Сикким мог совершать вояжи в Лхасу, но время его визита и маршрут строго регламентировались. Кроме того, в небольшом тибетском городке Ятунг возникла британская миссия с торговым агентом во главе, которого охранял взвод английских солдат численностью в сто пятьдесят человек. Стараясь приблизить этот уголок земли к цивилизации, в Лхасу провели телеграф, связавший город со столицей Британской Индии. Ну и самое существенное — в Тибет можно было проникнуть тайно, как это сделал в 1923 году англичанин Мак-Говерн. Переодетый и загримированный, он смог достичь столицы буддийского королевства, правда, здесь он чуть было не стал жертвой разъяренных монахов, которые узнали про дом, в котором укрывался шпион. Его спасло только стечение обстоятельств. Впрочем, несмотря на многие странности положения, Тибет был фактически зависимым от Британии государством, и Лондон не давал ему об этом забыть.

Нет, белых здесь не ждали.

А белые следили друг за другом из-за Гималайского хребта. Англичане фиксировали все советские тайные посольства к Далай-ламе. Кремлевские агенты в Лхасе следили за визитами британских резидентов. Но все делалось очень тактично и тонко, как «в лучших домах Филадельфии и Лондона» — ибо любой резкий шаг мог привести к войне в стратегическом сердце Азии. А война должна была начаться вовремя, а не досрочно.

2

В Монголии, как и в Тибете, был когда-то свой буддийский первосвященник. Так же как и Далай-лама, он время от времени перерождался и обретал новую оболочку. Его звали Богдо-геген VIII. Последние годы своей жизни патриарх посвятил собиранию священных книг, а также порнографических рисунков и фотографий. Его коллекцию можно было бы назвать всеобъемлющей. Это тем более удивительно, если знать, что последние десять лет своей жизни Богдо был абсолютно слеп. В 1924 году он умер, и престол опустел в ожидании нового перерождения.

Правительство революционной Монголии долго не могло решить — нужен стране первосвященник или нет. В ЦК Монгольской Народно-Революционной партии сама постановка этого вопроса вызывала раздражение. Остроту ситуации придала молва, будто на реке Иро в семье шаманки родился мальчик, в котором многие узнают черты покойного Богдо. Подтвердить полномочия ребенка могло только одно лицо— Далай-лама XIII, правивший в далекой Лхасе.

В начале ноября 1926 года в Урге состоялся III Великий хурулдан[199]. На нем выступил с отчетным докладом председатель правительства МНР Цырендорчжи. Касаясь ситуации с первосвященником и другими святыми, он сказал: «Решение вопроса о хутухтатах[200] и хубилганах[201] партия и правительство высказались передать Далай-ламе; если он подтвердит или укажет на появление Хубилгана[202], то правительство не станет препятствовать и вмешиваться в религию масс. Этот вопрос пока еще не отправлен и желательно выслушать мнение представителей 3-го Великого хурулдана».

В прениях по докладу председателя правительства один из делегатов, некто «военный», имя которого в стенограмме не зафиксировано, сказал прямо из зала: «Есть новоявленный святой ребенок, нет окончательного мнения о его приглашении или отказе. Решение этого большого вопроса лучше передать Далай-ламе».

По окончании съезда предложение «военного» было отражено в пункте втором решений III Великого хурулдана: «…по этому вопросу запросить мнение Далай-ламы».

Драматургия спектакля, который назывался III Великий хурулдан, была предопределена еще десять месяцев назад в Москве таким серьезным автором, каким являлось Политбюро ЦК ВКП(б). Его заседание состоялось 11 февраля 1926 года. С докладом «О Тибете» выступил нарком иностранных дел Чичерин. Выступление Георгия Васильевича, посвященное тайным контактам советского правительства с горным королевством, его лидерами и оппозицией, было столь убедительным, что решение вопроса было занесено в «Особую папку», куда попадали только сверхсекретные документы. Шестой пункт в графе решений гласил: «а) Принять предложение НКИД об отправке в ближайшее время в Лхасу неофициального представительства, под видом представительства МНР; б) ассигновать на содержание 20 тысяч рублей»[203].