Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж

Решение Политбюро послужило началом операции, которую совместно проводили НКИД и Разведупр РККА. Кураторами от своих ведомств выступили дипломат и специалист по секретным переговорам Борис Мельников и выпускник Восточного отделения Военной академии, мастер конспирации, долгое время работавший в Китае нелегалом, Анатолий Климов[204]. Они прибыли в Ургу накануне отправки экспедиции. Здесь подопечным Климова стал молодой калмык из СССР Мацак Бимбаев. Он уже побывал в Монголии в начале 20-х годов в составе миссии советских военных инструкторов, но новая роль требовала от него иных навыков. Этой операции придавалось большое значение. Еще в Москве Бимбаева вызывал к себе для личного инструктажа начальник Разведупра Ян Берзин[205]. Он же в общих чертах обрисовал калмыку легенду, в рамках которой тот будет существовать. Фабула заключалась в том, что Бимбаев будет слугой одного монгольского аристократа, роль которого в действительности исполнит его земляк, секретный политический агент СССР[206], калмыцкий коммунист, председатель ЦИК Совета депутатов Калмыкии Чапчаев. Пилигримы присоединятся к миссии монгольского ламы-дипломата Гомбоиштина. Его уполномочит правительство МНР испросить разрешение Далай-ламы на признание перерожденца — мальчика с реки Иро. Впрочем, это дело сугубо монгольское. Главное — следует добиться конфиденциальной встречи с владыкой Лхасы. В этом пилигримам помогут. Во время такой беседы Чипчаев откроет Далай-ламе свое истинное лицо и попытается склонить его на сторону СССР, который в случае положительного ответа будет готов снабдить горцев оружием. Миссия же Бимбаева должна будет заключаться прежде всего в сборе сведений о вооруженных силах Тибета, их численности, военной промышленности и состоянии стратегических дорог.

Пятого ноября 1926 года караван политических пилигримов вышел из пункта Юм-Бейсе и взял направление на Лхасу. Спустя пять месяцев он был остановлен у последней перед столицей крепостью — Нагча. За время задержки и переговоров с местными губернаторами о разрешении для дальнейшего следования в Лхасу Бимбаев сделал обследование важного района. Здесь поблизости находились три оружейных завода. Один из них располагался у перевала Улан-Дабан в семи верстах от Лхасы. Благодаря знакомству с директором разведчик попытался проникнуть в цеха. Здесь он был задержан бдительной охраной, но сумел бежать.

Бимбаев отличался храбростью, знал тибетский и монгольский языки, хорошо ориентировался в степи и горах — благодаря этим качествам ему было поручено осуществлять связь Чапчаева с советскими координаторами. Калмык часто совершал конные пробеги от Лхасы до Урги или населенных пунктов, занятых 1-й национальной армией Фына, где передавал необходимую информацию связным. Полевые радиостанции в Тибете часто были бесполезны— высокие хребты и множество магнитных аномалий, имеющихся в горах, сводили на нет их эффективность. Поэтому и мчался по горным перевалам всадник Бимбаев, совершая челночные рейды.

Двенадцатого августа 1927 года он появился в долине реки Шарагол, где стоял лагерь рериховской экспедиции. Врач экспедиции и секретарь Константин Рябинин об этом событии сделал впечатляющую запись в своем путевом дневнике. Приведем ее дословно: «В 5 ч. дня произошло необычное событие — на прекрасной нездешней лошади быстро подъехал всадник в богатом расшитом золотом из китайского шелка малиновом халате, отороченном мехом, внизу такой же роскошный шелковый кремовый халат, на ногах новые китайские сапоги хорошей работы, и в высокой желтой ламской парадной шапке с красной кистью. Вся одежда на нем была театрально новая; ни багажа, ни каких вещей не было. Встреченный нами, он с любезными поклонами быстро шагнул в мою палатку, где был Н. К., и, озираясь, начал как-то растерянно и сбивчиво спрашивать, куда мы едем, не в Лхасу ли, сам же ответил на наш вопрос, что он едет в Тейджинер и еще не знает, поедет ли в Лхасу или в Ургу. Затем он спросил, кто переводчик, и сказал, что имеет нам что-то сообщить тайно. Н. К. сказал Кончоку, чтобы он пригласил приехавшего в палатку отдельно и допросил его. Необычный гость начал беседу с обращения: «Мы ведь с вами одних воззрений», а затем, не поддержанный Кончоком, сразу сбился[207] и заговорил, что мы религиозные люди и он религиозный человек. Его тайная весть заключалась в том, что он приехал будто бы известить об аресте прежде упоминавшегося монгольского посольства в Нагчу и что тибетским правительством получены сведения о продвижении русских («руссо») от Шибочена, почему в район Нейджи выдвинуты сильные охранительные отряды, причем наш молодой таинственный доброжелатель предупредил нас, чтобы мы при приближении к Нейджи проявляли осторожность и предварительно выслали разведку. Кончок признал в пришельце лицо, близкое монгольскому посольству, спешащее в Монголию, а его поклоны субурганам тот же Кончок нашел искусственными. Нарядный пришелец вскочил на коня и утонул в той таинственной дали, откуда и прискакал»[208].