Битва за хаос

Относительно государства преступный мир сам находится вне закона, а потому для того чтобы противодействовать организованному государству внутренняя энтропия его элиты должна быть ниже средней энтропии государства, иными словами, их власть над низшими слоями в иерархии должна быть выше чем власть государства. Воровского суда и воровского приговора должны бояться больше чем суда и приговора государственного, только тогда будет соблюдаться внутренний порядок. Такой же расклад характерен и для этнических сообществ создающих государство в государстве, «систему в системе». Это вообще типовой стиль поведения меньшинства тем или иными критерием не соответствующего или не желающего соответствовать большинству. Вот почему национальные сообщества или группировки секс-меньшинств[131] по своей структуре всегда сходны с криминальным сообществом, пусть даже мы и допустим, что они формально криминалом и не занимаются. Фактически — они всегда криминал. Ведь просто сам факт наличия внутренней инородной структуры внутри государства может оказаться вещью куда более опасной нежели то, чем эта структура занимается.

С номинально правящей элитой дело обстоит по-другому. Обеспечив себе финансовое господство и находясь по уровню благосостояния значительно выше подавляющего большинства остальных членов социума, элита не видит смысла в соблюдении закона созданного-то как раз для «массы», т. е. для большинства. И если в преступном мире закон однозначен, а о понятиях можно толковать, то в государстве наоборот, понятия однозначны, а закон можно истолковать произвольно и с каким угодно результатом. Это главное отличие государства от банды. Народ постоянно сокрушается: «один украл магнитофон с автомобиля и получил три года, другой ввез 50 килограмм марихуаны и получил три с половиной, а третий убил троих и получил 5 лет!» Особое «удивление» вызывает реакция масс на сообщение о каком-нибудь государственном деятеле занимавшем всю жизнь ответственные посты и воровавшем миллиарды, которому судьи, учитывая «слабое состояние здоровья», выносят приговор: «два года условно», после чего «деятель» переезжает в экзотический уголок земного шара, где коротает остаток жизни в худшем варианте — с семьей, в лучшем — со «страстно влюбленной» 18-летней топ-моделью, которая чуть ли не с момента рождения мечтала устроить праздник плоти с «таким замечательным человеком». Вместе с его деньгами, разумеется. Но сокрушаться не стоит. Это — закон, а закон, как известно, суров. Но только когда речь идет не об элите. Причем такой расклад инвариантен по отношению к государству. С этим вполне согласуется известный факт, что чем более масштабно преступление, тем меньше шансов получить за него срок, ибо обычный человек просто не сможет такового совершить, он не имеет доступа к соответствующему количеству ресурсов. Конечно, бывают скандалы на верхах, когда отдельно взятый индивид из элиты может быть обвинен в чем-либо, чаще всего в финансовых преступлениях или масштабных хищениях. За это его могут убить. Без всякого суда, разумеется. У масс здесь может создаться иллюзия, что все равны перед законом, но здесь закон не причем, здесь имело место нарушение понятий.[132] Но впоследствии всегда выясняется, что были украдены деньги которые воровать было нельзя или были нарушены интересы индивидов равных по статусу. Т. е. мы опять имеем дело с внутриэлитарными разборками. Они могут иметь фатальные последствия для нарушителя, но они однозначно не будут иметь никаких последствий, если деньги украдены просто у «толпы», у «народа», у «слабаков».

4.