Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации

Самым старым племенем были „гурАны“ (сами тоже вчерашние крестьяне – хотя если кто из них это помнил, то старался, наверное, вслух не говорить). Их, собственно говоря, в близком соседстве не бывало, только наезжали. Были они весьма самоуверенны и „умели себя сразу поставить“. Бабушка их почему-то не считала русскими. Даже, помню, полагала, что слово „гуран“ – это не когда хотят сказать „казак“, а когда не хотят вслух говорить „мерзавец“. Ну да, изъяснялись по-русски. На испорченном русском языке с уймой совершенно непонятных заимствованных слов. Но это были „гураны“, а не „свои“. Разграничение, может быть, и неофициальное, однако очень строгое и ни у кого никаких вопросов не вызывавшее. Сие – задолго до революции, подчеркну. После революции казаки еще раз себя показали… все с той же стороны, относясь к крестьянам не то что не как к единокровным, а даже не как к людям вообще: так называемая семеновщина…

Средним по времени появления на Амуре русскоязычным племенем, еще более враждебным для мужиков, было „кулачье“. Я пытался объяснять бабушке: кулаки были тоже из крестьян, только побогаче. Она спорила: „Ну, где ж! Мужик – одно дело, кулак – совсем другое!“ И по ее рассказам выходило: впрямь, совсем другое. Которое являлось врагом номер один для „мужиков“. Разозлив одного кулака, „мужик“ автоматически становился врагом для всего кулачья в округе – которого было, надо сказать, немало. У нас на Дальнем Востоке, имея землю, не стать богатым в течение десятка лет – это надо быть врожденным клиническим идиотом! Все старожилы были богаты. А богатый мужик… еще когда сказал на другом краю Евразии поэт-рыцарь Бертран де Борн, кое-что видя, а кое-что (может быть, даже Вандейский бунт во время Французской буржуазной революции) предвидя: „Нрав свиньи мужик имеет, беден – глаз поднять не смеет, если же разбогатеет, то безумствовать начнет…“ И тогда уж бедному крестьянину бывало, впрямь некуда податься от них, отожравшихся, – „разве что в могилу“. У кого еще взять лошадь внаем для пахоты? Только у кулака. Он приехал раньше, чуть ли не во времена Муравьева-Амурского, и успел „обжиться“, эксплуатируя пришлых батраков – маньчжуров и китайцев, которые соглашались на любую плату, лишь бы она, эта плата, вообще была. У кулака все имелось, а у „новоторов“ не имелось ничего, кроме кое-каких пожитков…