Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации

А ведь были еще и инструкции по применению этого постановления. Если действовать по букве этих инструкций, то ошибиться практически невозможно. Другое дело, что на местах инструкции все время подправлялись классовым чутьем, личными счетами и желанием пограбить…

Но вообще-то, если отрешиться от специфических советских терминов, то что мы видим? А видим мы очень хорошо знакомую нам вещь. Называется она: национализация, только национализируется имущество не в федеральном, а в волостном масштабе.

Когда после Второй мировой войны европейские правительства национализировали компании, сотрудничавшие с нацистами, никто особо не возмущался – поделом вору и мука. Советские кулаки тоже успели показать себя – спекуляция хлебом, организация голода, препятствия колхозному строительству. А поскольку проходило это повсеместно, то власть била по площадям. Времена, знаете ли, были… не слюнявые. Да и ежегодные «голодные» сводки не давали расслабиться.

К концу 1930 года по СССР было раскулачено около 400 тысяч хозяйств – т. е. около 40–50 % всех имеющихся на 1927 год кулаков. Из них выслано было не так уж много – всего 77 975 семей. По данным налогообложения, к осени 1920 года в стране еще оставалось около 350 тыс. кулацких хозяйств. Точно не подсчитывали, но не менее 20 % кулаков бежали. Паспортов тогда еще не было, а справку из сельсовета легко купить или подделать.

Раскулачивание продолжалось и в 1931 году, прекратившись лишь в 1932-м. Сколько всего было выселено? Историк Николай Ивницкий, самый известный специалист по вопросам коллективизации, в 1972 году считал, что не более 300 тысяч семей (в среднем из 4-х человек каждая). Суммарная статистика ОГПУ называет точное их число: 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека. Правда, неясно, вошли ли в это число неправильно раскулаченные, которых впоследствии освободили и вернули имущество (а таких, по данным проверки 1930 года, было по разным районам от 20 до 35 %). Что любопытно: в местах высылки тоже вскоре появились колхозы. Так что все было далеко не так просто, как принято думать…[282]

Мозаика реформы

В каждой избушке свои погремушки.

Поговорка

А паровоз аграрной реформы все шел и шел вперед.

В августе 1930 года начался второй этап ударной коллективизации. Большинство хозяйств находились в состоянии невыразимом – но кое-где что-то путное все же получилось. В стране существовали старые достаточно успешные колхозы, да и среди новых имелись вполне жизнеспособные. Застрельщиком на сей раз выступил Центрально-Черноземный округ – в августе 1930 года облколхозсоюз ЦЧО сформировал 26 бригад колхозников из передовых хозяйств и отправил их в отстающие районы – сколачивать новые колхозы и помогать отстающим. Это уже были не приезжие «комиссары», а крестьяне, и работа пошла. Только за октябрь в ЦЧО появилось 1000 новых колхозов. А в целом по РСФСР той осенью в колхозы вступили более 700 тыс. крестьянских хозяйств. На 1 декабря в них состояли 6 млн 130 тыс. дворов – 24 % всех имеющихся в стране.

Появились и первые хозяйственные результаты, о которых можно было говорить. На Северном Кавказе, в одном из основных зерновых районов страны, урожай в колхозах был в среднем на 20–25 % выше, чем в единоличных хозяйствах, средний доход колхозника составлял 810 руб., а единоличника – 508 руб. Ничего удивительного, ибо средства в первую очередь вкачивались именно в хлебопроизводящие районы.

Появились и выдающиеся колхозы. Так, доход на одно хозяйство в «Красном Тереке» (Северный Кавказ) составил 1120 руб. – в 4 раза больше, чем в среднем у единоличников, в «Первой пятилетке» (Средняя Волга) – более 1000 руб. на хозяйство против 275 руб. у единоличников и т. п.

8 октября 1930 года «Правда» опубликовала письмо единоличников с. Семибалки, где они описали то, что происходило в их селе:

«Дорогие товарищи!

Мы, вчерашние единоличники села Семибалки и хутора Павло-Очаково, хотим рассказать, почему мы вступили в семибалковскую артель „Труд Ильича“. Весною, когда организовался колхоз „Труд Ильича“ и крепок был еще кулак, противопоставивший обрез и вредительство сплошной коллективизации села, мы не пошли в колхоз. При встречах на базарах, в поле, в хате кулак нам говорил: „Все равно колхозы развалятся, там одна голь и беднота, которая через полгода передерется и пожрет друг друга, так как работать они не будут и есть будет нечего“.