Битва за небеса

— А я так и песню не знаю, — призналась Марта. — Споёшь потом всю, а Валера?

— Как-нибудь спою, — пообещал ростовчанин. — Гитарку бы нам, конечно, хорошо бы ещё. Семиструнную. Но это уж когда домой вернёмся, в Пирамиду. Что же до галифе, то их разве что с солдатскими ботинками носят. Но тогда уж и обмотки полагаются. А к ботиночкам «нариман» только гражданские шкары[2], и никак иначе.

— Ботиночки «нариман»? — удивился Велга. — Я слышал «ботиночки он носит на рипах». То есть, на таких специальных дубовых гвоздях ручной работы. Четырёхгранных.

— Обижаете, товарищ лейтенант, — сказал Валерка. — На каких ещё рипах? «Нариман» ботиночки. До революции каждый уважающий себя фраер без них на Садовую не выходил. А сейчас… ну, то есть, в моё время, до войны, хороший ростовский сапожник мог сварганить такие на заказ за неделю. У меня были. И шикарные же коцы, прямо скажу! Смерть шмарам! Сказка. Остроносые, удобные. Из белой кожи. Только мысок и задник чёрные. На кнопках-застёжках сбоку. И не было там никаких дубовых гвоздей. Нормальный сапожный клей и железные гвозди.

— Так это фирма такая, что ли — «Нариман»? — догадался Мартин.

— Она самая. Фирма «NARIMAN». Английскими буквами писалась.

— Что-то ты, Валера, заливаешь, по-моему, — хмыкнул Малышев. — Как тот ростовский соловей майской ночью. Лично я о таких ботинках и не слышал никогда. Да ещё и английской фирмы.

— Да ты на своём Дальнем Востоке вообще ни о чём путном не слышал, — пренебрежительно заметил Валерка. — Одно слово — тайга. А фирма наша, русская. Но почему буквы английские, не знаю.

— О! — гигант Малышев добродушно ухмыльнулся. — Не знаешь, а туда же. Балабол.

— Скорее всего, это аббревиатура, — предположила Марта. — Например, North Association Russian Imperial Merchandise Apparels Nationwide.

— А перевести? — попросил Велга.

— Что-то вроде «Общенациональная северная ассоциация российских имперских товаров и одежды». А по-английски, потому что… ну, не знаю, как у вас, а у нас Санкт-Петербург в начале прошлого века был законодателем мод наравне с Парижем.

— А так как русский язык, в отличие от английского, среднему европейцу выучить проблематично… — продолжил Мартин. — Да, похоже на правду. Хотя меня и смущает словосочетание «имперские товары». Нехарактерно это для царской России… — Он заметил снисходительную усмешку Марты и поспешно добавил. — Ну, то есть, для нашей царской России, разумеется. Но я и не подозревал, что ты так хорошо знаешь английский.

— Ты, думаю, много чего ещё обо мне не подозреваешь, — улыбнулась Марта. — Но это даже хорошо. Сколько мы знакомы, если разобраться?

— Да, — согласился Мартин. — Всё впереди.

— Не знаю, что там у вас, а у всех нас впереди прямо по курсу пять чужих кораблей, — напомнил Никита. — И если это пресловутые каравос Раво, то ничего хорошего нам от них ждать не приходится.

— Будем исходить из того, что это они, — сказал Мартин. — Или ещё кто похуже.

— Ну, раз уж с ботинками, штанами и брюками галифе мы всё выяснили, то можно и этим вопросом заняться, — сказал Хельмут. — Собственно, я вижу лишь два варианта. Первый — вступить в бой и победить. Второй — избежать боя и продолжить выполнение нашей задачи.

— А узнать, чего они хотят и уже потом действовать? — спросила фея Нэла.

— Мы не знаем их языка, — сказал Мартин. — А они нашего. Пока коммуникаторы с помощью компьютера разберутся что к чему… Слишком долго.

— Да и не наше это дело, — добавил Велга. — Мы их не искали. Идём себе своим курсом, никого не трогаем. А тут — на тебе, дорогу загораживают.

— Бой — это сильно, — промолвил Руди Майер. — Пятеро против одного.

— Ну мы же не знаем, какие у этих пятерых ТТХ, — отозвался Курт Шнайдер. — Может, парочку сожжём, остальные сами разбегутся.

— Вам бы только подраться, — вздохнула Нэла. — Мужчины.

— Не только, — возразил Майер. — Ещё мы любим шнапс и женщин.

— Давайте-ка поговорим с Клёньей, — предложил Мартин. — Пробуем узнать его мнение по данному вопросу. Раз уж он встречался с этими каравос Раво, то должен помнить, на что они способны.

— Дело, — согласился Велга. — Где тут у вас запасные шлемы?

Уже через пятнадцать-двадцать минут общения с Клёньей ситуация значительно прояснилась. Если не вдаваться в подробности, то живой звездолёт донёс до сведения своих хозяев следующее.