Битва за Рим

Бургунд тяжело вздохнул и направился к дальнему углу храмового подиума, где находилась дверь в недлинный лабиринт. Чтобы пройти в нее, ему пришлось не просто наклонить голову, а согнуться чуть ли не вдвое. По обеим сторонам узкого каменного коридора располагались двери, в дальнем конце в щель, забранную железной решеткой, сочился свет. В этом мрачном месте хранились городские летописи и архивы, местные законы и статуты, казна. За первой дверью слева изредка томился тот, кого по решению дуумвиров нужно было немного усмирить, прежде чем отпустить.

Эта дубовая дверь толщиной в три пальца была еще меньше входной; Бургунд отодвинул засов, сгорбился и пролез в камеру. Свет в нее, как и в коридор, проникал через зарешеченное отверстие; находясь в задней стене основания храма, эта дыра почти не пропускала внутрь звуков. Света в нее сочилось так же мало, тем более что глаза Бургунда еще не привыкли к темноте.

Выпрямившись, насколько это было возможно, гигант-германец разглядел в углу какую-то серую кучу, в которой с трудом угадывалась человеческая фигура. Человек, кто бы это ни был, встал и посмотрел на своего палача.

– Чего тебе? – громко спросил узник властным голосом.

– Мне сказано тебя задушить, – бесхитростно ответил Бургунд.

– Ты германец? – прозвучал резкий вопрос. – Из какого племени? Давай отвечай мне, дубина!

Приказ был отдан еще резче, потому что Бургунд начинал видеть в темноте. Два огненных глаза смотрели на него так свирепо, что он смутился и замялся:

– Я из кимвров, domine.

Огромный голый человек с неистовым взглядом заметно шатался.

– Что?! Раб, в придачу из побежденных мною, осмелится убить Гая Мария?

Бургунд вздрогнул, захныкал, схватился за голову и попятился.

– Пошел вон! – прогрохотал Гай Марий. – Я не приму смерть в поганом подземелье от рук какого-то германца!

Бургунд с воем выбежал, оставив дверь камеры распахнутой, и в несколько прыжков достиг открытого пространства форума.

– Нет, нет! – крикнул он собравшимся на площади, обливаясь слезами. – Я не могу убить Гая Мария! Я не могу убить Гая Мария! Я не могу убить Гая Мария!

Авл Белей пересек форум и взял великана за дрожащую руку:

– Все хорошо, Бургунд, больше тебя об этом не попросят. Перестань плакать, будь умницей. Довольно!

– Я не могу убить Гая Мария, – повторил Бургунд, вытирая сопли локтем, потому что Белей не выпускал его ладонь. – И другим не могу позволить его убить!

– Никто не собирается убивать Гая Мария, – твердо заверил его Белей. – Это недоразумение. Все, успокойся. Сделай доброе дело – ступай к Марку Фурию, возьми у него одежду и вина. Отнеси то и другое Гаю Марию. Потом отведи Гая Мария ко мне в дом и жди там вместе с ним.

Великан успокоился, как ребенок, радостно улыбнулся Авлу Белею и побежал, куда было сказано.

Белей повернулся к толпе, снова многочисленной, и нашел глазами выбежавших из зала собраний дуумвиров; его взгляд не сулил им обоим ничего хорошего.

– Что же, жители Минтурн, вы согласны, чтобы наш прекрасный город взял на себя подлое дело убийства Гая Мария?

– Мы должны, Авл Белей, – ответил запыхавшийся старший магистрат. – Он повинен в государственной измене!

– Какое бы преступление он ни совершил, мне все равно, – сказал Авл Белей. – Минтурны не могут казнить Гая Мария.

Толпа поддержала Авла Белея оглушительным ревом. Пришлось магистратам немедленно созвать собрание для обсуждения положения. Решение было предрешено: Гая Мария следовало освободить. Минтурны отказывались брать на себя ответственность за смерть шестикратного римского консула, спасшего Италию от германцев.

– Итак, – обратился немного погодя к Гаю Марию довольный Авл Белей, – я счастлив сообщить, что готов вновь посадить тебя на мой корабль и передаю тебе наилучшие пожелания всех жителей Минтурн, включая наших безмозглых магистратов. Обещаю, в этот раз твой корабль выйдет в море и тебя уже не приволокут на берег.

После ванны, утолив голод, Марий чувствовал себя гораздо лучше.

– Покинув Рим, я все время сталкиваюсь с проявлениями доброты, Авл Белей, но такой, как в Минтурнах, я еще не встречал. Никогда не забуду это место. – Он оглянулся на возвышавшегося над ним Бургунда и одарил его самой искренней улыбкой, на которую оказалось способно его наполовину парализованное лицо. – Того, что ты спас меня, германец, я этого тоже не забуду. Благодарю тебя!

Белей вскочил:

– Для меня было бы огромной честью предложить тебе кров, Гай Марий, но мне не будет покоя, пока я не увижу, как твой корабль покидает гавань. Позволь мне прямо сейчас проводить тебя на пристань. Ты сможешь выспаться уже на борту.

Когда они вышли из дома Белея на улицу, там собрались почти все Минтурны, желавшие проводить его на корабль; все выкрикивали приветствия, которым Гай Марий внимал с царственным достоинством. Потом все двинулись к морю, полные такой радости, такого осознания важности содеянного, каких не знали много лет. У причала Марий при всех обнял Авла Белея.