Битва за водку

«…Наше последнее выступление в небольшом клубе. Просто. Как объясняет Боров Уве: «Мы не привыкли долго сидеть без дела». Уве возражает: «Я ваш представитель. Вы группа высшего разряда. Мы не играем меньше чем за две тысячи марок».

Уве намерен (и уверен) сцепить нас с Runtning Wild на весеннем туре, но мы всё же едем в подозрительный клуб. Как дома, саундчек сводит с ума. Звук копится внутри каменного мешка. Пауковский бас прёт сквозь тело, Боров выпиливает совершенно звериное соло, Ящер, зажмурившись и открыв рот, рубит с такой яростью, что внутри всё выпадает и леденеет. Что там толпа? Шарон и Дитер сидят в самой глубине зала как зачарованные и изредка бормочут: «Хорошая группа». Уве подходит к бармену: «Запомни это название. Скоро это будет самая популярная группа в Германии».

Группа впала в транс на сцене. Идёт магическое накопление энергии. Группа словно проводник между небом и землёй. Паук уже не понимает, что и как он поёт. Я тоже ничего не понимаю. Есть какое-то странное состояние оторванности. Непонятно как, группа вдруг выдаёт хеви-блюз. Четыре четверти размера и классический хендриксовский басовый квадрат K3KB Red House. Паук выдаёт спонтанный текст (не помню о чём). Балдёж…»

(Из статьи репортёра В. Елбаева из журнала «Железный марш»)

Несмотря на финансовые вливания, отношения внутри коллектива в полном разладе. Наркомания, звёздная болезнь, зависть. Играя концерт, поймал себя на мысли, что я его доигрываю. Чувствую, мы уже не единое целое, а я сам по себе.

Я отсчитываю, 15-я песня, 16-я, осталось 5 песен. Телеги не прогоняю, нон-стоп, быстрей бы всё закончилось. Немецкие фанаты в восторге. Дежурно подписываю LP и плакаты, ломлюсь в ВИП-бар и сразу херачу 100 Russian Vodka «Горбачёв»! Меня кто-то сзади хватает за глаза, от злости хочу уе***ть тому в рыло. Поворачиваюсь. Передо мной Гретхен.

– Май руся фрэнд! Ю вери гуд плей тудэй!

Слёзы льются градом из моих глаз. Я всю её стал целовать. Готов был целовать даже землю, по которой она ходила!

– Ай ноу! У теб из Спартак-торелка?! Я встрепенулся:

– Милая Гретхен! Есть! Конечно есть! Спартак-торелка! Для тебя всё есть!

Я схватил её за руку и увлёк в темноту, в сторону гастрольного автобуса. Она двигалась как-то неуверенно.

Я усадил её на скамейку в служебном дворике, а сам метнулся к автобусу. Быстро достал кокс и спартаковское блюдце. Нарезал дороги и скрутил купюру в 50 марок. Её стало как-то клонить. Я её встрепенул. Она улыбнулась деланой улыбкой. Я в ужасе отшатнулся. Она была бледная как смерть!

– Май руся фрэнд! Ти такой гуд!

Она взяла трубку и нюхнула пару дорог. Слёзы полились из её глаз. Я сам зарыдал и просыпал весь кокс. Спартаковское блюдце упало. Я не понимал, из-за чего рыдаю. Вроде бы у меня кризис с ансамблем, но вернулась она, и я снова счастлив!

Вот что может теперь стать главным в моей жизни! Зачем мне плакать-то?! Радоваться надо! Я заберу её в Москву! Это самое главное! Мы будем жить вместе и любить друг друга! Вместе свернём любые горы и ограбим любые банки.

Я бросился на землю и вдохнул рассыпанный порошок. Ещё секунда, и её стало как-то клонить. Я её встрепенул. Она улыбнулась деланой улыбкой. Я в ужасе отшатнулся. Она была бледная как смерть! Гретхен была грациозна и прекрасна, как мисс Смерть.

– Не бойся, – промолвила она, – не бойся, май милий!

Её лицо обернулось и придвинулось к моему. Я почувствовал на губах странное ощущение, будто прикосновение чего-то мёртвого и холодного. Я вздрогнул и немного отпрянул.

– Клоз зе айз и нет дишать, – шептала Гретхен.

Я расстегнул молнию её комбинезона, всунул руку и обнял её за талию. Мне показалось, она мокрая.

– Нау, ю кен опен айз! (Теперь можешь открыть глаза). – Гретхен откинулась с открытым ртом и глазами на скамейку.