Шесть часов борьбы с данными, собранными сканерами «И-МИДЖа», световыми лучами пронизывающими вконец измученного Менискуса, вызвали у Мэдди такое чувство, будто она гонится за собственным хвостом. Она знала, что кризис начался в 11 часов 58 минут, а простое обращение к лабораторным видеозаписям, сделанным в тот момент, показывало, что Менискус сосредоточенно рассматривает волчий зуб, который дала ему Бонус. В это же время отмечен резкий скачок энергии в Молле, словно подсознанию Менискуса потребовалось больше мощности.
Но для чего?
А что насчет Молла? Он-то с какого бока сюда вписывается? Мэдди прежде никогда не придавала большого значения игре: Тактаров клятвенно заверял, что терапевтическая роль игры высока, она поможет подопытному цепляться за жизнь в условиях постоянного стресса, но Мэдди так толком и не поняла, какая в том польза для Менискуса. Она вспомнила строчки об игре из рекламной брошюры «НоуСистемз».
Эти напыщенные рекламные фразы все до одной обильно источали излишнюю предупредительность, отражали новаторский подход к проблеме — самый что ни на есть калифорнийский подход, — и девять лет назад, когда Мэдди согласилась на условия Берни Тактарова, она искренне верила в грядущие возможности Молла. Но те хваленые исследования, которыми больше всего гордилась компания «НоуСистемз», основывались прежде всего на тесном взаимодействии врача и пациентки вне сценария игры. Полученный пациенткой игровой опыт обсуждался с врачом, который помогал обеспечить ей верное понимание происшедшего.
Однако Менискус страдает Y-аутизмом. Он не разговаривает. Также он отказывается рисовать, заниматься музыкой, участвовать в лечебных пантомимах, играть в психотерапевтические игры с куклами или клавиатурой. И если уж зашел разговор о его камнях, то кому вообще могло прийти в голову, что он так ими дорожит?
Никто не знал, о чем думает Менискус. Его личная версия Молла для всех, кроме него самого, оставалась полной загадкой.