Битвы орлов

…Сигнальную ракету выпустили в полночь — как позже оказалось, ошибкою. Шум боя послышался задолго до рассвета; стрельба то нарастала, то стихала, то возобновлялась с новой силой; время от времени докатывалось "ура!", более похожее на вой, чем на победный клич; грохнул взрыв, заставивший вздрогнуть даже главнокомандующего… Прозоровскому поставили кресло на кургане, на расстоянии пушечного выстрела от проклятого рва. Солнце поднялось уже высоко, князь то и дело посылал адъютантов узнать, что делается в колоннах. "Победа?" — с надеждой спрашивал он всякий раз, когда посланный возвращался. Они смущенно прятали глаза. Наконец, подъехал сам Кутузов, наблюдавший бой с более близких позиций: штурм отбит, генерал Репнинский ранен в голову, Хитрово в руку, двести офицеров убиты, гренадерский батальон Вятского полка лёг костьми целиком, нужен приказ об отступлении.

Узкое лицо фельдмаршала вытянулось еще больше, он закрыл его руками с разбухшими суставами уродливо искривленных пальцев и коричневыми старческими пятнами на дряблой коже, а когда отнял, по бледным щекам струились слезы.

— Видимо, вы, князь, не привыкли к подобным несчастьям, — здоровый глаз Кутузова был совершенно сух. — Будь вы свидетелем бедствий под Аустерлицем, как я, вы бы не приняли сей неудачи так близко к сердцу.

Ланжерона покоробило от этих слов и тона, каким они были произнесены.

Уцелевшие солдаты взбирались по контр-эскарпу, помогая раненым, которые могли идти; вслед им летели пули. Ланжерон выругался про себя: солдатам забыли сказать, чтобы они сняли ранцы и оставили в лагере эту ненужную обузу. В уставе написано, что солдаты должны нести ранцы на себе; пусть здравый смысл говорит, что при штурме следует избавиться от всего лишнего, покинув не только ранцы, но и шинель, и тесак, и патронную перевязь, чтобы бежать в атаку налегке, — ни один начальник не посмеет нарушить устав! Более того: темной ночью солдаты шли в ров, в эту волчью яму, с развернутыми знаменами! Какой абсурд! Русскую армию погубит солдафонство!

Размер бедствия всё увеличивался с каждым новым рассказом. В ночной темноте колонна князя Вяземского была неверно направлена и почти вся провалилась в погреба сгоревших домов, даже не дойдя до рва. Выбраться оттуда оказалось непросто. Гвардейский офицер граф Самойлов, командовавшей сотней охотников (совсем молодой человек лет восемнадцати), приказал ставить лестницы и вытаскивать упавших; лестницы оказались слишком коротки и малочисленны; Самойлова опасно ранило — наверное, не выживет. (Sacrebleu! Разве можно доверять лестницы солдатам из других полков?!) Две остальные колонны, оказавшись во рву, принялись бестолково стрелять вверх — в турок, которые сбрасывали на них с бастионов бревна; даром извели патроны, да еще и ранили друг друга, неистово крича при этом "ура!" О, этот крик, столь радующий начальство! Солдаты от него теряют голову (порой в буквальном смысле), не слыша унтер-офицеров и мешая тем расслышать приказы командиров! А те еще любят командовать: "В штыки!" В штыки, когда турки — на вершине бастионов! Вместо того чтобы приберечь патронов десять, подобраться поближе для прицельной стрельбы — бежать в беспорядке вперед, остановиться, запыхавшись, и тут же упасть от турецкой пули!

На бастион взобрались всего человек тридцать из колонны Репнинского и тотчас были перебиты. Видя, что нападение ведется лишь с одной стороны, весь браиловский гарнизон собрался там и поливал смертельным огнем солдат и офицеров, копошившихся во рву. Генералу Эссену приказали произвести ложную атаку для отвлечения неприятеля, но не дали ему лестниц! И вот теперь турки бродят среди раненых, отрезая им головы, чтобы отправить в Константинополь восемь тысяч засоленных ушей!

…Когда настала ночь, по Браилову выпустили полторы тысячи бомб; турки отвечали на каждый выстрел. Сильный обстрел продолжался еще несколько дней, а седьмого мая армия вдруг снялась с лагерей и отошла за Сирет. Все деревни вплоть до Галаца сжигали, выгоняя жителей из их домов и позволяя взять с собой лишь по паре быков, сложив пожитки на одну повозку; всё остальное: вино, водку, рожь, сено, овес — Прозоровский приказал раздать солдатам. Это была его месть неприятелю; вот только погорельцы, оставленные в страшной нужде, не были турками… Солдат же, в свою очередь, наглым образом ограбили штабные офицеры, присвоив их добычу; фельдмаршал об этом не узнал: никто не решился доложить, чтобы не сделаться доносчиком. О своем постыдном поражении под Браиловом князь реляции не отправил, однако описал императору всё без утайки в партикулярном письме. Теперь он со страхом ждал высочайшего приговора.

"Не теряя ни одной минуты и не ожидая неприятеля пред Балканскими горами, идти на Константинополь, — гласил ответ Александра. — С тех пор как переходят Альпы и Пиренеи, Балканские горы для русских войск не могут быть преградою".

ВЕНА