Битвы орлов

Бронзоволицые венгерские гренадеры в меховых шапках, белых мундирах и узких синих панталонах с гусарскими шнурами стали биваком на площади перед замком, прочие батальоны расположились на главных улицах. Венцы ходили смотреть на бравых солдат, которые разводили костры прямо на мостовой, варили что-то в котелках и жарили что-то на крышках-сковородах, чистили мушкеты, точили сабли, смазывали воском ботинки, чтобы не пропускали воду, и натирали им усы, закручивая остриями кверху. Им приносили снедь и вино, они степенно кивали, принимая подношения от патриотов. Какой у них внушительный вид! Сразу видно: силачи и храбрецы, такие не побегут! Да-да, Вену сдавать нельзя, надобно защищаться до последней крайности! Галльские петухи привыкли всё брать с наскока, пускай-ка столкнутся в бою с австрийским орлом — от них пух и перья полетят! У орла ведь две головы, граждане должны прийти на помощь армии, — вот именно, пусть нам дадут оружие! К арсеналу!

Людвиг ван Бетховен сам не понял, как оказался в этой толпе, однако поддался ее увлекающей силе и тоже получил ружье и патроны. В конце концов, он живет неподалеку, на Мельковом бастионе, — он станет защищать свой дом с оружием в руках! Поглубже надвинув на голову шляпу и положив ружье на плечо, он принялся расхаживать по валу.

Бастионы, равелины, сухие рвы, плацдармы, крытые переходы — когда-то это была мощная система обороны, возведенная для защиты от турок. Как быстро меняются времена! Еще пару недель назад этот широкий бульвар был местом для прогулок самого лучшего венского общества, которое любовалось отсюда отличным видом на живописные предместья: домишки, утопающие в садах, узкий рукав Дуная… Теперь здесь стояли пушки, маршировали солдаты, а вооруженные горожане, утомившись от собственной бдительности, закусывали жареными цыплятами, принесенными из ближайшего трактира.

Пожалуй, из этого выйдет новая соната. Аккуратно приставив ружье к стене, Бетховен достал из кармана панталон записную книжку с карандашиком, привычно нарисовал три бемоля после скрипичного ключа… В последнее время он слышит музыку в ми-бемоль мажоре — это победная тональность!

Мимо него куда-то бежали люди; барабаны выбивали дробь на две четверти (си первой октавы, — отметил про себя Людвиг). Он тоже пошел посмотреть, что случилось. Внизу к эспланаде скакали двое французов, один из них держал саблю с привязанным к ней белым платком. Резко вступила труба (соль-соль-сооль, соль-ми-доо), навстречу французам вынесся небольшой отряд гусар, сбоку бежали горожане… Трудно было понять, что происходит, но вот французы во весь опор поскакали к своим, белого платка у них уже не было, один поддерживал другого правой рукой… Драпают! Толпа взорвалась ликующими криками; офицеры отдавали команды, несколько пушек выстрелили разом; Людвиг вздрогнул, зажал уши руками и чуть не закричал от боли. Теперь стреляли со всех сторон, из пушек и мушкетов, ядрами и картечью. Бетховен опрометью бросился бежать: вниз, направо, прямо, вверх по нескончаемо длинной лестнице; остановился, запыхавшись, у дверей — и только тут вспомнил про ружье, оставленное на валу.

***

Сен-Марсу, высланному парламентером, отсекли саблей щеку. Неслыханно! Ты сам видишь, Ланн, что нам не о чем с ними разговаривать. Мы предлагали им открыть ворота и обойтись без кровопролития; они открыли стрельбу. Теперь жители предместья, по которому жарят ядрами, умоляют меня о защите. Меня! Пусть сами несут письмо к эрцгерцогу Максимилиану; своих офицеров я к нему больше не пошлю. Спрячьте двадцать гаубиц в ближайших ко рву домах, но из них пока не стреляйте — до темноты. Что? От Массена? Он занял Пратер? Отлично!

***

Канонада похожа на далекие раскаты грома, но затем раздается гудение басовой струны, от которого свербит в ушах, нарастающий вой, отдающийся зубной болью… Снаряд пролетает над самой головой, вот он уже дальше; грохот, пол дрожит под ногами, звон битого стекла, визг Иоганны (о, как несносен мерзкий голос этой вульгарной женщины!), нескончаемый плач трехлетнего Карла. "Да замолчите вы все, наконец!" — кричит Людвиг. Невестка набрасывается на него с бранью, Карл-старший пытается унять свою жену и усовестить брата, мальчик ревет что есть мочи. На улице кто-то кричит: "Пожар! Пожар!" Топот ног по лестнице, женские вопли… Невыносимо, невыносимо!

Кажется, стихло… Четыре часа утра, скоро рассвет.

На улицах пусто, редкие солдаты жмутся к стенам домов, только пожарные деловито бегут куда-то с лестницами, топорами и баграми. Вон, в самом деле, чья-то крыша горит. И еще, и еще… Кажется, на Грабене. И на Мельмаркте. Неужто церковь Св. Петра? Нет, напротив — дом "Всевидящего ока". А там что за зарево? Это Таборский мост. Армия уходит из Вены. Они нас бросили!

***