Битвы по средам

Идолы и боги умирают трудно. Они не исчезают, не стареют, не засыпают крепким сном. Они умирают, выжигая всё твоё нутро пламенем и болью. Такой болью — словами не описать. А самое худшее, что ты боишься никого больше не полюбить, ни в кого больше не поверить. Не захотеть поверить. Потому что нельзя выжигать нутро дважды.

* * *

Запферы отвезли меня обратно в Фестиваль-театр, и я направился в мужскую раздевалку. Она оказалась открытой. Мистер Гольдман встретил меня с распростёртыми объятиями.

— О, мой прекрасный Ариэль! — воскликнул он, и вся труппа, точнее вся мужская часть труппы, громко зааплодировала. — Где же ты пропадал? Где скрывался наш герой, звезда сегодняшнего спектакля? Что-то случилось?

Я покачал головой. Ну как я объясню мистеру Гольдману, что боги умирают. Его-то боги при нём, и он с ними никогда не расстанется.

— Исполнил дело я вполне? — спросил я строкой из Шекспира.

— О да, вполне. Свободу получи!

Да, я получил свободу. Вообще от всего и от всех. Переоделся, запер жёлтые колготки в шкафчик. На прощанье мистер Гольдман велел мне заглядывать в булочную — он угостит меня профитролями совершенно бесплатно. И я ушёл в холодный зимний вечер, первый по-настоящему зимний вечер за эту зиму. Темень стояла кромешная, светили только далёкие звёзды в вышине. И свет их был ледяным.

Запферы дожидались меня в машине.

Мы всю дорогу молчали.

Родители внизу смотрели телевизор. Из-за холода обогреватель работал на всю катушку, и потоки тёплого воздуха колыхали серебряные колокольчики на белой искусственной ёлке, которая никогда не роняла ни единой зелёной иголочки в нашем Идеальном доме. Колокольчики тихонько позвякивали.

— Надо же, ты раньше, чем я рассчитывал, — сказал отец. — Бинг Кросби начнёт петь «Снежное Рождество» как раз после этой рекламы.

— Как прошёл спектакль, Холлинг? — спросила мама.

— Хорошо.

— Надеюсь, мистер Гольдман остался тобой доволен? — спросил отец.

— Он сказал, что всё зашибись.

— Отлично.

Я ушёл к себе наверх. А вслед мне неслись «бриллиантовые кроны, сияющие склоны, блеск детских глаз…»

Короче — всё зашибись.

С праздничком.

* * *

В понедельник мы пришли в школу, до каникул оставалось три учебных дня. Три дня расслабухи. Потому что учителя даже не рассчитывают, что в преддверии каникул мы способны что-нибудь усвоить. А в последний день в каждом классе устраивают чаепитие, дарят друг другу подарки и поглядывают в окна: вдруг случится чудо и именно сегодня на Лонг-Айленде выпадет снег.

В эти дни даже школьные завтраки предполагаются с сюрпризом. Ничего особенного, но, например, кексик с толстым слоем глазури или пицца, где для разнообразия попадается сыр, или гамбургеры, которые — тоже для разнообразия — не стремятся попасть в Книгу рекордов Гиннесса как самые тонюсенькие в мире. Или что-то шоколадное…

Только в этом году миссис Биджио не до шоколада. Она не готова отмечать это Рождество — даже если после него грянет конец света. В этом году с фантазией у неё худо, так что в первый день мы завтрака очень ждали, на второй день просто ждали, а на третий уже и не ждали. Ну дадут чего-нибудь — и ладно.

Но я не ропщу. Я хорошо помню, как миссис Биджио пришла в ту среду, в ноябре, в кабинет миссис Бейкер, помню звуки её горя. А теперь ещё знаю, что такое выжженное нутро.

Мои одноклассники тоже не жалуются. Потому что боятся миссис Биджио. Ну, в самом деле, кто вздумает жаловаться, когда подходит твоя очередь взять завтрак, а миссис Биджио пялится на тебя так свирепо, и руки у неё упёрты в бока так решительно, и волосы забраны под косынку так туго?.. Нет, жаловаться язык не повернётся.

Мы терпели, даже когда она в последний день раздавала подарки.

— Хватай и не кочевряжься, — велела она Данни Запферу, который посмел задуматься у подноса.

— Бери что дают, — сказала она Мирил, когда та полюбопытствовала, что внутри.

— Небось ждёшь ещё одну профитроль? — сказала она мне. — Не рассчитывай.

А Мей-Тай она сказала так:

— Бери. Хотя тебе счастье не положено. Тебя вообще тут быть не должно. Ишь, живёт себе королевой в приюте для беженцев. А американские мальчики встречают Рождество в ваших комариных болотах. Они должны получать подарки! Не ты!

Мей-Тай взяла с подноса что причиталось и прошла дальше. Она смотрела в пол.

Она наверняка не видела, что миссис Биджио надвигает свою косынку всё ниже и ниже, на глаза. Потому что в глазах у неё слёзы.

А миссис Биджио наверняка не видела, что Мей-Тай тоже почти плачет.

Зато я видел. Я видел их лица. И думал, что в эту минуту внутри у них обеих умирают боги. Но вдруг ещё можно кого-то спасти?

* * *