Битвы по средам

В День святого Валентина мистер Гвареччи объявил по школьному радио, что миссис Биджио испекла для всей школы кексики и ровно в час дня представители от каждого класса должны спуститься в столовую и забрать подносы. Вы небось думаете: ерунда, кексики какие-то? Так я вам скажу: миссис Биджио печёт их так, что пальчики оближешь. Отказаться невозможно, даже если она полила эти кексики розовой глазурью и сердечек понатыкала по случаю Дня влюблённых.

Все уроки прошли в ожидании кексиков. Нам даже мерещилось, будто мы чуем, как они пекутся, как их аромат, преодолев коридоры и лестницы, щекочет наши ноздри. В пять минут второго Данни вежливо спросил миссис Бейкер, не забыла ли она о кексиках.

— Мистер Запфер, разве я когда-нибудь о чём-нибудь забываю? Приведите пример.

Примеров у Данни не нашлось.

— Полагаю, торопиться некуда, — безмятежно заметила миссис Бейкер, взглянув на часы. — Миссис Биджио напекла столько кексов — на всех хватит.

И миссис Бейкер начала читать нам вслух трагическую любовную лирику — стихотворение Альфреда Теннисона, знаменитого английского поэта и, как у них там водится, лорда.

13:14. Мы по-прежнему ждём, когда миссис Бейкер пошлёт кого-нибудь в столовую за кексиками. Над нашими головами скребутся Сикоракса и Калибан — наверно, аромат свежей выпечки проник и за потолочные плиты.

13:17. Ждём. Потолок ходит ходуном.

13:18. Наконец миссис Бейкер посылает меня к миссис Биджио. Данни кричит вслед, чтобы я поторапливался. Он у нас вечно голодный.

13:18:30. Бегу по коридору.

Миссис Биджио ждала меня с последним подносом кексиков-валентинок. Она подтолкнула его ко мне через широкий прилавок, а следом направила какой-то конверт — он скользнул прямо мне в руки.

— Открывай, не бойся, — сказала миссис Биджио.

Я открыл. В конверте — два билета в Фестиваль-театр, на «Ромео и Джульетту». На сегодняшний вечер.

— Миссис Биджио… — От растерянности я даже не знал, что сказать.

— У меня абонемент на весь сезон, но сегодня я как раз не могу пойти. Так что бери, не стесняйся. Не возьмёшь — пропадут. До меня дошли слухи, что они тебе пригодятся. Чтоб не прослыть крохобором.

— Очень даже пригодятся! Спасибо большое!

Вечером мистер Ковальски отвёз нас с Мирил в театр, на «Ромео и Джульетту». Мы сидели в третьем ряду, как раз посередине. Мирил не выпускала из рук розу с красивой ленточкой, мой подарок по случаю Дня святого Валентина. Мистер Гольдман играл отца Лоренцо. Он даже разок подмигнул мне, прямо со сцены. Сцены самоубийств сыграли неплохо, но я всё равно думаю, что Ромео недотёпа. Жаль, его не посетила тень Банко, чтоб мозги вправить. Да и Калибан был бы кстати в этой пьесе — например, кинжал бы у Ромео стибрил.

Зато Мирил всё безумно понравилось. Всю последнюю сцену она всхлипывала.

— Правда, замечательно? — спросила она, когда зажёгся свет.

— Нет повести печальнее на свете… — пробормотал я.

— Именно! Так прекрасно и так печально!

А потом мы с ней пошли в «Уолворт», в кафе, и я заказал две колы.

Короче, вечерок провели классно.

Пока пили колу, мы попробовали сыграть сцену на балконе. Почти весь текст вспомнили, а что не вспомнили — заменили своими словами. Парень за стойкой начал на нас многозначительно поглядывать — он явно намекал, что мы засиделись. Тогда, чтобы его успокоить, я заказал ещё две колы. У меня оставался ещё целый доллар и тридцать семь центов, и я вовсе не хотел, чтобы Мирил записала меня в крохоборы.

— А ты ещё будешь в каком-нибудь спектакле играть? По Шекспиру? — спросила Мирил.

Я вспомнил, как она всхлипывала в финале «Ромео и Джульетты», и ответил:

— Конечно.

Ложь. Даже не пресвитерианская, а просто наглое враньё. Но после того как мы с Мирил сыграли сцену на балконе, мне отчего-то не хотелось объяснять ей, что Ромео — недотёпа, что пьеса мне не нравится и что играть Шекспира я не буду, потому как все его герои напяливают на себя сами знаете что.

Мирил посмотрела на часы.

— Скоро мой папа подъедет, — сказала она. — Надеюсь, он не забудет нас забрать.

Я отпил ещё глоток колы. Вот бы мистер Ковальски о нас забыл!

— Он сейчас ни о чём, кроме проекта школы, думать не может, — продолжала Мирил. — Целыми днями колонны двигает, туда-сюда, туда-сюда. А потом говорит: «Нет, недостаточно классично. Эта школа должна выглядеть как Капитолий. Истинная классика».

Мирил здорово подражала отцу. Она всплёскивала руками, выкатывала глаза и говорила низким голосом. Пожалуй, ей-то — прямая дорога на сцену.

— Классика, классика, классика! С утра до вечера одно слово твердит!

— А у моего отца в проекте вообще нет колонн, — заметил я. — Он приносил домой макет. Там всё по-современному.

— Это как?

— Никаких колонн, ни одной прямой стены, а стёкол так много, что придётся нанять в помощь мистеру Вендлери ещё двух человек. Одному столько не вымыть. Это и значит по-современному.