Битвы по средам

— Соревнования назначены на ближайшую субботу, так что вам придётся встать рано и обойтись без мультиков. Настроение у меня самое мрачное. Бегаете вы так, что рыдать хочется. Чтоб явились в школу к семи утра как штык! В семь ноль одну автобус уже уйдёт. Кросс проводится в парке Салисбери. Пять километров на скорость. Победитель получает сберегательную облигацию на сто долларов. Да где уж вам… и не мечтайте!

Пади на вас все жабы, гады, чары Сикораксы!

За ужином я сообщил о субботнем кроссе родителям.

— Замечательно! — почему-то обрадовалась мама.

— Ага. Просто зашибись, — подтвердил я.

— А кто вас тренирует? — поинтересовался отец.

— Тренер Кватрини.

Отец на мгновение задумался.

— А зовут его как?

Я пожал плечами.

— Его все так и зовут — тренер Кватрини.

Отец недовольно хмыкнул и принялся за еду.

— А сколько ты должен пробежать? — спросила сестра.

Я объяснил.

— Сдохнешь по дороге, — предрекла сестра.

— Не сдохну.

— Упадёшь, и тебя затопчут.

— Это уже было. Или вроде того. С автобусом.

Сестра ухмыльнулась.

— Холлинг Вудвуд — герой нашего города! Хочешь, в твою честь парад устроим?

— Слушай, когда ты уже поступишь в колледж и свалишь отсюда? — не выдержал я.

Она снова ухмыльнулась и ответила:

— Ещё не скоро. А жаль.

— Она ни в какой колледж не уедет, — произнёс отец. Воцарилась тишина.

— Что? — Сестра даже привстала.

— Тебе не надо поступать ни в какой колледж, — повторил отец. — У тебя есть прекрасная работа. Никуда не поедешь.

Снова тишина, ещё более длительная.

— Ты слышал, что у Роя Уайта соотношение «хиты — удары» — ноль четыреста двадцать девять? — Это я решил отвлечь отца.

— Я поступаю в Колумбийский университет, — твёрдо сказала сестра.

Отец расплющил вилкой фасолину.

— Колумбийский, значит, — проговорил он. — В Нью-Йорк, значит, собралась, на Манхэттен. Так, погоди-ка… Уж не тот ли это университет, где сейчас занятия отменили? Они там, видите ли, против войны протестуют.

— Это университет, где студенты борются за прекращение войны и против расизма.

— Мир сошёл с ума, — сказал отец. — А в университетах — самый рассадник вольнодумия и есть. Нет, сиди дома и ходи на работу. Целее будешь.

— Целее? От чего ты меня бережёшь? От мыслей?

— Останешься дома, — повторил отец.

Сестра, опустив голову, ковыряла на тарелке мясной рулет.

Кстати, бэттинг у Роя Уайта и вправду ноль четыреста двадцать девять, он побил свой прошлогодний результат на целых двести пять очков. Чем не тема для беседы за ужином?

* * *

Когда в субботу утром я убегал на соревнования, мои домашние ещё спали. Да я и сам толком не проснулся — в такую-то рань! Глаза не открывались, и до школы я добрался на автомате. Представляете: едва рассвело, жуткий холод, да ещё туман — такой, знаете, мокрый, до костей пробирающий туман, когда сначала влажнеет вся одежда, а потом холод заползает под кожу и думать можешь только об оставшейся дома тёплой постели, которую ты зачем-то покинул, сам же покинул, почти по доброй воле, а ещё жалеешь, что не надел термобельё, и недоумеваешь: кто и зачем придумал этот дурацкий кросс? А потом открываешь глаза и видишь у автобуса тренера Кватрини, который орёт на всех в поле зрения, и снова недоумеваешь: зачем я здесь? Зачем все мы здесь?

Приехали в Салисбери-парк. Снова туман. Высокая, совершенно мокрая трава. С деревьев, с каждого листика капает. Снова холод: видишь каждый свой выдох — облачко пара. Особенно много облаков плавало вокруг тренера Кватрини, потому что он беспрерывно отдавал приказы: куда сложить вещи, где ждать, где не ждать, где размяться, где построиться. Наверно, он так грелся.

На соревнования съехались сборные — и основной состав, и запасные — со всего Лонг-Айленда, примерно из двадцати школ. Некоторые школы даже снабдили своих бегунов командной формой. А остальные просто прикрепили к футболкам выданные тренерами номера. Мне достался номер сто тринадцать, не самый, как вы понимаете, счастливый. Данни бежал под заветным номером двадцать пять, номером Джо Пепитона. Я попросил его поменяться.

— А ты бы поменял двадцать пятый на сто тринадцатый? — спросил он.

— Конечно, — ответил я.

— Врёшь, — сказал он и не поменялся.

Но когда начался забег запасных команд, я всё равно болел за Данни — кричал, улюлюкал, стоя рядом с родителями Данни и кучей маленьких запферят, а ещё — с мистером Ковальски и Мирил-Ли. Да-да, все они пришли поболеть за нас ранним субботним утром.

Мирил. Этим всё сказано.

Поначалу я различал Данни среди бегунов: они стартовали всей толпой. Человек триста в белых футболках. Потом они углубились в лес, топот шестисот ног стих, а мы устремились к повороту, где дорога делает петлю — где вот-вот покажутся лидеры. Да! Данни бежал в группе лидеров, хотя школы прислали в основном восьмиклассников, и все они были крупнее и чуть не на голову выше Данни.

— Расслабь руки! — крикнул я.

— Ладно, тренер, — ответил он, снова устремляясь в леса.

— Не болтай! — крикнул я ему вслед, хотя он меня, наверно, уже не слышал.