Битвы за корону. Три Федора

– Они очень скоро появятся, – твердо пообещал я, но чуточку схитрил, заявив: – Поверь, главное не корабли – люди, ими командующие, а таковых на Руси в избытке. Ты пока не слышал о Нахимове, Корнилове, Ушакове, но будь уверен – никто из османских флотоводцев с ними не сравнится. А потому мы сумеем дать отпор их флоту, отогнав его подальше от крымских городов.

– Но остается Босфор, – напомнил он. – Или ты уверен, что русский флот сумеет….

– Для этого понадобятся десятилетия, – с сожалением сознался я. – Но вспомни-ка, ведь порвав с турками мы таким образом станем союзниками персидского шаха, а Аббас понимает важность торговли. И смотри, что получается. Все караваны из восточных стран двинутся через его владения на Северный Кавказ, оказавшийся в руках Руси, и далее в твое ханство, чтобы оттуда следовать в Европу. В древности эту дорогу называли Великим шелковым путем и он приносил немало дохода властителям, через чьи земли сей путь пролегал. Мы его возродим, но сосредоточим контроль за всей дорогой в трёх парах рук и руки эти – шаха Аббаса, государя всея Руси Феодора Борисовича и…. твои.

…Что и говорить, хан оказался дотошным, и каждый день у нас находились нерешенные вопросы, каковые мы с ним продолжали обстоятельно обговаривать во всех подробностях, включая сроки выполнения того или иного условия. Но это были мелочи, процесс шел вовсю.

Однако успевали и отдыхать, отведя для этого время после салят аль-асра. Вернувшись из церкви – надо же изобразить верующего – мы с с ханом усаживались за низенький столик, на котором нас уже ждали две чашки со свежесваренным кофе, и предавались обсуждению поэзии, а еще… музицированию.

Я не оговорился. Не зря же я прихватил с собой гитару, так что каждый вечер с нами незримо присутствовал Высоцкий. Разумеется, пел я преимущественно о чести, о достоинстве, о мужестве, о верной дружбе…. Признаться, имелись немалые опасения, что хан не прочувствует тонкость строк великого барда, все-таки разность культур, да и времен. Плюс загадочные аллегории: «Соленые слезы на ус намотал…» или «если мяса с ножа ты не ел ни куска»… Основа-то их в пословицах, поговорках, присказках, и, заметьте, русских, а не татарских. Но не успев до конца пропеть первую из песен, я по глазам хана понял – мои опасения напрасны. Разность разностью, а подлинно великое, вроде рафаэлевской мадонны или васнецовской богородицы понимают и чувствуют все. Это вам не какой-то черный квадрат, не абстракционизм, не примитивизм, то бишь, применительно к песням, не дешевая попса, вроде зайки моей.

Надо сказать, кое-какие из песен сослужили мне аж двойную службу. Выслушав «Корсара», хан уважительно поцокал языком и заметил:

– Написать такие строки под силу лишь тому, кто сам прошел через все. И, судя по ним, можно поверить – у Руси и впрямь будут корабли и уже сейчас есть достойные люди, чтоб на них плавать.

Впрочем, памятуя тексты Газайи, я не чурался и лирики. Романсы на стихи Есенина, Заболоцкого, Анненского и прочих он слушал с удовольствием, но судя по его просьбам повторить кое-какие из песен – Высоцкий пришелся по душе ему больше всего. Он даже изъявил желание с ним повидаться, на что я уклончиво ответил:

– И мне бы этого хотелось, хан, но увы….

– Великий наверное был воин, – задумчиво протянул он.

– Да, великий, – согласился я. – И погиб он в неравном сражении, но пощады не просил.

– Достойная смерть, – прокомментировал Кызы-Гирей.

 Но пел и играл я не один. Когда во второй из вечеров хан, не выдержав, посетовал на отсутствие танбура[61], я заговорщически улыбнулся и… через минуту вынес его из своей комнаты, вручив Гирею. В том, что я заранее знал об этом его увлечении, я не сознался, пояснив иначе. Мол, такой тонкий знаток поэзии не может не любить музыки. Так и получилось, что пели и играли мы по очереди, а иногда и аккомпанировали друг другу.

Словом, время мы проводили интересно. Однако рано или поздно всему приходит конец. Седьмой день нашего общения оказался последним – в полдень прибыл гонец, известивший, что на русской земле не осталось ни одного татарского воина и ни одной деревни они на своем пути не разорили. Выслушав от меня эту новость, хан молча кивнул, сдерживая радость, и поинтересовался, когда ему позволят выехать к своим людям и разрешат отправиться обратно.

– Хоть завтра, – пожал я плечами, осведомившись: – А… наш договор?

Вообще-то их было два, но Кызы-Гирей предложил и я не возражал оставить втайне от всех будущий военный союз наших держав. Во всяком случае до открытого столкновения с Османской империей,. Ни к чему извещать будущего врага о существенных изменениях в раскладе сил. Куда лучше, если оно станет неожиданностью.

Но оставался другой, явный, о мире и дружбе. Те места, что хана не устраивали, подьячие исправили и переписали набело. Признаться, я рассчитывал, что Кызы-Гирей утвердит его своей подписью до своего отъезда, но он резко мотнул головой, перебивая меня.