Битые козыри

Арт еще раз подивился оперативности компьютеров, мгновенно сработавших по всем каналам, как только на его счете была зафиксирована цифра, близкая к нулю. Он усилил концентрацию оптимизоля до отметки «ликующий смех», прыснул жене прямо в лицо, и спустя пять секунд она уже хохотала, как в самые счастливые минуты своей жизни. А слезы отчаяния, оставшиеся на щеках, выглядели безобидной влагой, выжатой смехом. Правда, действие «оптимизоля» было кратковременным, и злоупотреблять им не рекомендовалось из-за происходивших попутно неурядиц в мозгу, но как бы там ни было, приступы горя он сбивал.

Взглянув на завтрак, Лиз вздрогнула и заявила, что уезжает к матери. «У тебя в резерве работа, – сказала она на прощанье, – пусть будет в резерве и жена».

Арт услышал, как взвыл мотор «Спинэля», на котором Лиз оторвалась от взлетной площадки. Свернув в магнитный тоннель «Восток – Запад 24-бис», она понеслась к своей мамаше.

Ничего неожиданного в этом не было. Именно потому, что Арт предвидел бегство жены, он и скрывал от нее увольнение, состоявшееся еще два месяца назад. Если бы он предупредил ее, она ушла бы раньше, зато он продержался бы значительно дольше. Только своими туалетами прикончила Лиз его счет за такой короткий срок. И не зря у него покачнулось сердце, когда она потянула с витрины последнюю модель вечерней набедренной повязки из трех лепестков.

Когда-то этих лепестков было восемь или даже двенадцать. Долгое время их модернизация шла за счет укорачивания. Потом, когда дальнейшее укорачивание перестало открывать что-нибудь новое, модельеры стали сокращать число лепестков. Сокращали по одному, и каждый раз приходилось выкладывать кучу денег. Наконец дошли до четырех лепестков, и казалось, что на этом процесс сокращения закончился. Но какой-то новатор с помощью компьютера рассчитал и сконструировал трехлепестковую набедрянку, и Лиз, разумеется, не могла устоять. Ради того, чтобы один раз появиться в этой, расшитой золотыми нитями, ничего не прикрывавшей повязке, она смахнула со счета две трети того, что на нем оставалось. Правда, она не знала, что новых поступлений не будет. Но если бы знала, то улетела бы к мамаше еще месяц назад…

В свое время отец Зюдера предупреждал сына, что точные науки – шаткая основа для благополучия. Слишком много людей теснилось в лабораториях, университетах, институтах – каждый второй взрослый человек топтался у научной кормушки, но только единицы пробивались к завидным должностям и окладам. Отец убеждал Арта заняться солидным бизнесом – профессией вечной и прибыльной. «Когда у тебя будет свое дело, – говорил он, – любой компьютер будет твоим слугой. Только от тебя будет зависеть, как далеко ты продвинешься. А всю эту ученую шайку электронные умники обязательно раздавят».

Арт не послушался и имел для этого веские основания. Уже в колледже он отличался трудолюбием, терпением и способностью видеть то, чего не замечали другие. Он специализировался в оптохимии, и его имя стало часто мелькать в экспресс-кассетах научно-исследовательского центра «ГЭД корпорейшн». Он приобрел вес в кругах специалистов и приличный счет в банке. Зюдер снимал квартиру второй категории на десятой горизонтали четыреста двенадцатого этажа и мог удовлетворять любые прихоти Лиз.

И все же отец оказался более дальновидным. Как только сформировалось поколение думающих машин, которые не только сами себя производили, но еще неустанно совершенствовали следующие поколения, большинство служителей науки почувствовали себя крайне неуютно. Подверглось коренной переоценке понятие научной работы. Еще недавно оно охватывало умение наблюдать и регистрировать факты, проводить эксперименты, сопоставлять и оспаривать чужие мысли. Даже способность открывать ранее открытое, но прочно забытое или улавливать чужие ошибки считалась проявлением творческой деятельности.

ДМ со всеми такими обязанностями справлялись гораздо быстрее, никогда не ошибались, на месте не топтались, на пустую болтовню, интриги и так называемую личную жизнь времени не тратили. Пришлось отлучить от науки многих почтенных людей с высокими степенями и званиями. Их несостоятельность стала очевидной. Само собой разумелось, что работа, которую способна выполнять бездушная машина, к творчеству никакого отношения иметь не может.

Часть бывших ученых стала успешно обслуживать ДМ, выполнять их несложные задания, уносить, подносить, сменять запасные детали, устранять все, что мешало им думать. Ученые были очень довольны. ДМ никогда не выходили из себя, были очень корректны, не говорили фразами, требовавшими усилий для понимания, не повышали голоса до оглушения и не снижали его до трудно прослушиваемого шепота.

Первое наступление думающих машин Зюдер выдержал. Проблемы, которые решал руководимый им отдел, были никому неведомы. Он и сам не знал, когда и какое открытие его ждет. Он имел максимальную трудовую нагрузку и беззаботно смотрел в будущее.