Бюро добрых услуг рассеянного волшебника

Так что, если Феонила, читая письмо, встречала там «Ах, как мне тяжело», то ей становилось радостно и легко. Такие письма она собирала, переплетала и ставила на полку. Вместо книг у нее стояли переплетенные письма. Некоторые даже пожелтели, но все равно лучшего чтения для нее не было. А если бы ей попалось письмо Ваньки Жукова, то она бы его вывесила на радостях в рамочке. Но таких настоящих жалостных писем попадалось очень мало. Все писали, как им хорошо, и огорчали Феонилу. Такие радостные и веселые письма она, расстроенная, рвала на мелкие кусочки, чтобы их больше не видеть. И когда письмо распадалось на мелкие кусочки, ей снова становилось приятно: ведь письмо не шло к адресату, и, значит, это была гадость, хоть и маленькая.

Однажды, когда Феонила читала свежую почту из своего ящика-ловушки, в комнату кубарем влетела Ирэн.

— Преврати меня обратно, — запищала Ирэн мышиным голоском. Она как раз была маленькой, как мышка, и только что вылезла из мышиной норки.

Феонила поправила очки на носу, прочла по сафьяновой книжке заклинание и сделала из Ирэн маленькую собачку.

— Ну что там нового? Рассказывай! — приготовилась Феонила слушать все нехорошие известия. Ведь не все пишут в письмах, кое-что и рассказывают. И это тоже при помощи Ирэн попадало в сети к Феониле. Но сегодня Ирэн ничего жалостного не принесла с собой. Она надеялась рассказать, как коты-гитаристы избили Василая, но получилось как раз наоборот.

— Все хвалят бюро добрых услуг волшебника. Этих Василая и Мокулая. Они, видите ли, избавили этих мерзких мышей от разбойников котов.

Феонила в волнении зашагала по комнате. А Ирэн продолжала:

— Эти писклявые поднимают лапки кверху в восхищении от волшебства Мокулая и доброты Василая.

— Какая неблагодарность! — возмутилась Феонила. — Мое волшебство они не оценили. Разве они не видят, как легко я превращаю тебя в совсем маленькую? Или как в одну секунду покрываю улицу льдом? Или как я могу из любого стройного дерева сделать совсем горбатое? Ха-ха. Вот что такое настоящее искусство. А что это за Василай? Не тот ли писклявый котенок, маму которого я унесла и кинула в реку? Почему он не погиб без матери? Ну, Мокулай, ты позволяешь себе вмешиваться в мои дела, даром тебе это не пройдет!

Она еще долго не могла успокоиться. Даже чтение самых печальных писем не могло ее порадовать. Целый вечер она бурчала себе под нос. Ирэн даже испугалась, что она заболеет. Но, может быть, утром все пройдет? Однако утром положение даже ухудшилось. Дело в том, что близились праздники и весь ее столик оказался вскоре завален праздничными открытками.

— Как я ненавижу эти праздники, — сердилась Феонила, так как рвать открытки куда труднее, чем письма. — Пишут и пишут одни только поздравления. Ну хоть бы кто пожаловался, поплакался бы, как ему плохо. А то желаю и желаю… Желать надо только плохое. «Чтобы ты ногу поломала» — какое приятное поздравление. Или: «Желаю от души, чтобы у тебя, моя родная, выросла огромная бородавка». А то желают всякую чепуху.

Феонила злилась и ничего не могла придумать, чтобы улучшить свое настроение. Ведь улучшить его могло что-то плохое-преплохое. Но что?

«Противное бюро добрых услуг! Негодяи Мокулай и Василай! Как я вас ненавижу. Строите из себя добрячков, а сами заботитесь только о своей славе. Конечно, никто ничего даром не делает. Если они это делают даром, значит, у них на уме слава. А как же иначе?»

Феониле немного полегчало, когда она так легко «раскусила» своего противника.

Но просто так уничтожить бюро добрых услуг ей было не под силу: ведь оно было тоже построено волшебными руками. Поэтому она решила их как следует сначала напугать, чтобы увидеть, с кем имеет дело. И с радостным лицом принялась вышивать свое пугающее послание.

Ирэн ходила вокруг да около и никак не могла понять, что же такое готовятся. Но Феонила была так увлечена своей работой, что не обращала на Ирэн внимания. Просто не было времени. Думаете, легко вышивать гладью такое длинное письмо? Но зато как красиво, как романтично! Голубыми нитками…

Феонила прижала свое послание к груди и готова была разрыдаться от умиления.

Ночью Феонила приказала Ирэн коротко и ясно:

— Собирайся!

Ирэн на радостях запрыгала. Так радуются охотничьи собаки, когда видят, что их хозяин берет в руки ружье. А Ирэн, если разобраться, тоже была охотничьей, только охотилась не за дичью, а за гадостями. И пока Феонила одевалась потеплее, Ирэн в зубах притащила сумку, в которой всегда путешествовала. Кстати, точно как охотничья собака, которая в этом случае тащит в зубах свой поводок. Лишь бы поскорее.

Феонила аккуратно уложила Ирэн и сафьяновую книжечку в сумку, заперла покрепче дверь и вышла во двор. Кругом было тихо и совсем темно. Кончились телевизионные передачи, так что в квартирах не светились даже телевизоры. Ведь сначала гаснут люстры, потом гаснут телевизоры, и лишь потом люди засыпают. Было так темно, что она не увидела даже звезд. Вот какая безрадостная погода стояла на дворе.

— Это хорошо, — потерла руки Феонила. — Темнота — моя подружка.