Бюро расследования судеб

В холле аэропорта она первой замечает Агату – из-за ее высокого роста и ежика седых волос. На выход та оделась в прелестную цветастую блузку и кремовые брючки, а на ее ногах красуются сандалии с серебряными ремешками. От такой кокетливости Ирен просто млеет. Пожимая руку Руди, она чувствует его нервозность и стискивает его пальцы изо всех сил.

Роман, заметив ее еще раньше своей матери, приветливо машет рукой из-за таможенной оградки. Юлька о чем-то переговаривается с бабушкой. Обе ищут взглядами эту француженку, перевернувшую их жизни вверх дном. Как, и они тоже чего-то боятся? У них трясутся и подкашиваются ноги? Все идут навстречу друг другу, и эти несколько шагов полны церемонной торжественности, хотя всем хотелось бы легкости в ногах. Среди общего смущения первых минут Руди с Романом обмениваются рукопожатиями, Ирен обнимает Агату и Юльку. Потом старая дама подходит к Руди, гладит его лицо.

– Я наконец-то вижу тебя, – говорит она ему по-английски. – Сына моего брата. Ты красавец.

Порыв Агаты застает Руди врасплох. Пустоту, оставшуюся после его приемной бабушки, нежданно заполняет польская тетя, с потухшим взором и мелодичным акцентом. Смутившись, он наклоняется к ней, и она крепко обнимает его.

Он заказал столик на террасе у берега Шлахтензее. Даже в обществе гостей, восхищенных возможностью пообедать в местечке с таким райским видом, всего в нескольких метрах от пловцов и лодочников, бороздящих бледно-зеленую гладь воды, Руди не удается расслабиться. Он несколько раз выбегает переговорить по телефону, стреляет у Ирен сигаретку, хотя уже несколько лет как бросил курить.

– Прошу меня простить, – объявляет он, возвращаясь за стол, – я только что говорил с медсестрой из клиники. Моему отцу нехорошо. Думаю, нам не следует настаивать на нашем приезде.

У старой дамы так дрожит рука, что она роняет вилку.

– Что происходит? – спрашивает она по-английски.

– Ему все труднее выражать свои мысли. Это утомляет его и очень замыкает. Бывают фазы депрессии, когда он совсем уходит в себя. Может даже проявлять враждебность.

– Сколько времени он уже так болеет? – интересуется Роман.

Руди отвечает: точно сказать трудно, но где-то около десяти лет. Поначалу симптомы были легкими, он списывал их на усталость. Тревогу забил сын – заметил, что отец стал слишком уж многое забывать. Два года назад Карл начал теряться на улицах. Необходимо было решиться и поместить его в специализированное учреждение.

– Расскажи мне о нем, – просит Агата.

– Он научил меня терпению, – отвечает он. – Когда снимаешь кино, надо уметь ждать, пока что-то произойдет. Что-то такое, чего не ждешь, но что придает смысл истории, которую ты хочешь рассказать. Когда я был мальчуганом, он приводил меня на съемки. Я с восхищением смотрел, как он работает. Всегда наготове. И это – это остается. Даже если он не в силах держать камеру.

Агата, совсем разволновавшись, извиняется, что отвечает по-польски, и просит Романа перевести:

– Мой брат, когда был маленьким, не хотел расставаться с матерью. Стоило ей отдалиться – и он чувствовал себя несчастным. Мне приходилось пускаться на выдумки, чтобы его утешить. А с тех пор как я узнала от Ирен, что его похитили, все думаю – как же он, должно быть, настрадался, когда его от нее оторвали…

Теперь слышно только гудение насекомых и отдаленные крики ныряльщиков, долетающие с противоположного берега. Ирен думает о Быке, разыскивавшем детей, – он сомневался, что можно нормально вырасти на отравленной почве. Пусть даже Карл сумел построить жизнь, создать семью – яд наверняка оставил в нем скрытый след.

– Слушайте, – решается Руди, – а давайте поедем туда и посмотрим на месте.

Ирен хочется обнять его – такое облегчение она чувствует за Агату.

Пансионат располагается на тихой и зеленой магистрали квартала Зехлендорф. Хотя местная служба безопасности и не дремлет, пациенты живут здесь в относительной автономии, насколько позволяет их состояние. С тех пор как Карл тут, его тревожность вроде бы уменьшилась. Персонал занимается с ними в ремесленных мастерских и художественных кружках, на послеобеденных занятиях по садоводству, хоровому пению или чтению вслух. А он больше всего любит гулять по аллеям.

Они идут по гравийной дорожке мимо изгороди из букса и грабов и наконец видят импозантное здание в центре парка в саду английского стиля. Руди показывает: вон там, на втором этаже, – окно Карла. Его комната выходит окнами на бассейн, покрытый кувшинками. Кругом все обсажено цветочными рядами. Буйство красок, смесь ароматов – тут и розы с агапантусами, и сирень, эхинацеи, люпины и маргаритки.

– Как здесь красиво, – по-английски отвечает Агата. – Ты хорошо выбрал.

Как только они припарковались, на нее снизошло удивительное спокойствие. Она так боялась, что ей помешают повидаться с братом.