Бизар

Нахлынула новая волна… Опять закружило, затошнило; вспомнил, как меня выпустили, как забирала мать, как мы с ней шифровались. Она говорила, что надо непременно избавляться от квартиры. Все было на мне. Я должен был переписать хату на ее имя. «Если что, у тебя ничего нет, – шипела она. – Надо все продавать сразу. У нас нет ничего. Продавать и бежать в Данию. Брат, поможет брат, брат…» Она захлебывалась. «Надо что-то собрать следователю, – шипела она, – они все взяточники. Но это хорошо! В данном случае это большой плюс! Единственная надежда!» Пленка с моим голосом уже где-то, возможно, кому-то рассказывала о воздушных мельницах старого желтолицего махинатора. Какая-то вошь еще кусала в трусах. Дед посоветовал бензином или скипидаром. Обрил лобок, помазал… Обрили и голову. Как на войну. Мать собрала денег – вся семья наскребла, спасают мальчишку, ножом по сердцу, последняя рубаха, дед выложил, что от похоронных осталось: пять тысяч! Какие деньги! Развел руками: больше дать не могу. Следак изобразил скорбное понимание. Это было на рынке. Кругом крутились попрошайки. Мы встали в стороне от продавцов котят и щенков. Народ бродил. Голова шла кругом. Я был уверен, что он все подстроил. Ловушка. Сейчас к нам подойдут, меня уведут. Мать всплеснет руками, и все. Никто ничего не вспомнит. Все разом забудут, кто я такой. Как не было! Следак принял деньги без комментариев. Повел меня в бар, в глаза не смотрел, заказал мясо с картошкой, полил табаско, – сказал, чтоб теперь я лег на дно и не высовывался; он снимает меня с розыска до суда – я исчезаю… Все строго!

– Запомни, – сказал он, – теперь твое настоящее имя нигде не должно всплыть. Во всяком случае, следующие пять лет. Веди счет до минуты! Помни о том, что твои пальчики в системе. Тебя подадут в Интерпол. Помни об этом. Если хочешь исчезнуть, не тяни. Исчезай. И так, чтоб потом тебя не увидели в кино или библиотеке. Со всеми знакомыми и друзьями придется завязать. А то побежит информация по Сети. Думаешь, до нас не дойдет? Еще как! Один звонок. А если до нас дойдет, то до бандитов и подавно. Понимаешь? Это серьезное дело. Оно будет годами разрабатываться. Будут версии, будут люди, которые будут этим заниматься. Не те, так другие. И если ты начнешь слать письма маме или звонить друзьям, алле, Петя, это я, думаешь, это не дойдет до кого надо?.. Полиция и криминальная система – это два сообщающихся сосуда. Мы не можем без них, они – без нас. Мы зависимы друг от друга. Если у нас есть какая-то информация, мы не медля ее толкаем. Вот эта цепь у меня на шее, думаешь, на мою зарплату я мог бы купить такое? Подарок. А за что? Вот. И от этого у нас так плохи дела с мафией. Потому что нам государство плохо платит. А бандиты платят лучше. Поэтому мы работаем с бандитами. Понимаешь? И даже если нам начни платить, мы уже не сможем завязать. И не потому, что мы так испорчены, а потому, что так тесны связи. Но это уже отмирает. Все эти криминальные структуры отмирают. Великолукские уже треснули. Более напыщенных похорон я не видел. В Печорском монастыре. Подумать только! Ты думаешь, что мафия в Эстонии возникла сама по себе? Все идет из России. Все наши местные шакалы, крышаки так называемые, все они собирают дань и отправляют с курьерами в Россию. Думаешь, сами они допетрили бы до таких дел? Ничего этого не было бы без поддержки и организации русских ребят. Думаешь, менты стали бы разговаривать с какими-то дурачками местными? Думаешь, мы с местными работаем? Или этот ваш, Лоллипеа[89]… Кто он? Что он такое? Для кого все это делается? У нас тут нет такого объема колоритных фигур, чтобы так дрожать, как наши комиссары иной раз, страшно смотреть, в штаны делают… Чуть ли не руки целуют… А почему? Почему? Но и это скоро прекратится. Комиссары уходят на пенсию. Твой отец вон тоже рано вышел на пенсию. Читал его досье. Ничего себе послужной список. Если б ты знал, кого он брал. В те годы страшнее дела не придумаешь…

– Это когда там один взорвал газовый баллон в доме? – вякнул я.

– Помнишь, значит…

Конечно, я помнил: он две недели пил не просыхая, пил и рычал: кровь и мозги, кровь и мозги…