Бизерта. Последняя стоянка

Прошли годы. Я узнала, что это дом английского консула Бурка, когда-то известного в Индии дипломата, друга барона Эрланже из Сиди-Бу-Саида, любителя экзотических растений, гольфа и светских приемов. После смерти консула его очаровательные дочки, Ясмин и Миртль, остались в одиноком доме на верху холма. Но праздники продолжались, и до самой войны они давали приемы.

После войны я увидела одну из них, кажется, Миртль. Она вернулась из Англии одна. Сестра осталась в семейном замке. Мисс Бурк спускалась пешком со своего холма за покупками в Бизерту. Рядом с ней ослик тянул маленькую повозку.

Я смотрела на ее тонкие черты лица, постаревшие и уставшие, на ее толстые носки до колен, но все еще элегантную, старомодную шляпку, и я знала, что для нее тоже было «все в прошлом». Она прожила еще лет тридцать в одиночестве и тишине, и только болезнь заставила вернуться ее в Англию, где она и скончалась.

Летом 1980 года мы наконец отыскали «Замок Бен-Негро»; почему-то трудно было его найти, блуждая по извилистым тропинкам, хотя я его так хорошо видела с «Георгия» в детстве!

Монументальные железные ворота открыты настежь, но вокруг все пусто. Большой, хорошо сохранившийся дом был наглухо закрыт. Глубокие проемы окон, защищенные ставнями, не позволяли в них заглянуть. Я так много слышала о сводчатом зале с массивной мебелью, старинными гравюрами, креслами около камина и, конечно же, с неизбежным призраком за закрытой дверью в подземный ход. Слышали мы и о приемах на Рождество в конце XIX столетия, когда родились Ясмин и Миртль и когда дом был полной чашей.

Еще живут люди, которые помнят, как старалась Миртль сохранить эту уходящую навсегда жизнь: подарки королевы Виктории, узорное дерево панели на потолке, которое когда-то украшало комнату Байрона.

А теперь только ветер бушевал зимой по террасам и верандам, и кто-то видел во дворе полусожженные байроновские куски панели. Но сад еще прекрасен, и неважно, что никто больше за ним не ухаживает. Редкие растения, стволы экзотических деревьев — сколько усилий и забот было приложено, чтобы их вырастить!

При нашем приближении птицы удивительных расцветок стаей вылетали из музыкального киоска. По аллеям, между групп деревьев, опрокинутые скамейки сохранили еще свою богатую керамику, и большая лестница, заросшая травой, с пьедесталами для статуй хранит отпечатки шагов сотен бизертских школьников, которых Бурки приглашали два раза в год…

За стенами покинутых жилищ, в камнях сожженных солнцем древних развалин, которыми так богата страна Тунис, живет история. Еще маленькими мои внуки это хорошо поняли; они научились видеть и слышать то, что могло казаться простой грудой камней. Им было только пять и семь лет, когда с неутомимым вниманием они слушали рассказы о моем детстве.

Я им составила ко дню рождения маленький сборник текстов, иллюстраций, старинных фотографий о Рубежном. Они знали, что у меня не было никакой надежды увидеть то, что, вероятно, давно уже не существовало… то, что пело только в моих стихах, каждое слово которых звучало правдой.

Трудно было переложить их на французский язык, чтобы рифмы совпадали. Мальчики видели только отрывки картин, по-детски радужных: светлый дом с колоннами, серебристый блеск Донца, старый парк, в котором царит вечное лето… Со мной искали они дорогу в сказочный мир — все кажется возможным в их годы.

Как вернуться в старую усадьбу?
Как дорогу в детство мне найти?
Как попасть мне к соловью на свадьбу,
Где сирень не может отцвести?

Жорж и Степа смотрели на пожелтевшие фотографии, но взгляд их был далеко. «То, что ты пишешь, Бабу, мы очень хорошо понимаем», — говорили они.

Однажды утром Жорж проснулся, стараясь удержать ускользающие отрывки сна — черный мрамор в заросшем углу парка. Чьи это могилы? Мы никогда не узнаем. Те, кто мог бы ответить, давно уже в могилах. Они лежат в чужой земле, во Франции, в Тунисе, в Сербии, в Бразилии.

— Но, может быть, Бабу, кто-нибудь еще живет там, в России? Дети Анны Петровны, ее внуки?

Побывать в России — недоступная мечта. С моим эмигрантским паспортом моя страна для меня закрыта.

Мы покинули ее многие десятилетия назад; они — как тысячелетие! Что остается через тысячу лет? Мои маленькие мальчики ничего не знали о сложных международных законах. Им случалось даже прилетать в Тунис без папы-мамы, в группе несовершеннолетних, порученных стюардессе.

Мы путешествовали вокруг мира у меня в столовой. На большой географической карте, покрывавшей часть стены, мы отмечали страны света, куда нас приводили занимающие нас вопросы. Они чувствовали себя исследователями новых земель, и, возможно, что тогда уже зародилась у них любовь к широким пространствам, открытым просторам, воздуху и морю. Они улетели на самолете одни, две маленьких фигурки в сахарских курточках, с большими ковбойскими шляпами.