Бизерта. Последняя стоянка

Эти корабли тогда еще хранили свою душу, часть нашей души…

Но потом? Что стало с ними? Можно дать только короткий ответ: не все архивы еще открыты.

После отъезда комиссии экспертов переговоры продолжались между двумя правительствами. Франция соглашалась передать военные корабли при условии, что Советский Союз признает дореволюционные долги России Франции. Переговоры длились годами, так как СССР долги не признавал.

Корабли оставались в Бизерте, и, поскольку Советское правительство отказывалось платить за их содержание, Франция постепенно продавала их на слом…

Глава XV Бизерта двадцатых годов

Квартал Бижувиль все еще существует. Теперь я его обхожу, возвращаясь домой. Тротуары запружены прохожими и заставлены столиками многочисленных кафе, перед которыми часами сидят завсегдатаи; постоянная толпа ожидающих автобус, беспрерывная цепь автомобилей, так что трудно пересечь авеню Бургиба — все это так не похоже на Бижувиль 20-х годов!

Тогда было меньше движения и бесконечно больше жизни! Ремесленники работали на глазах у всех — сапожники, столяры, часовщики… Мелкие коммерсанты становились нашими друзьями — у мадам Микус можно было быстро найти все необходимое для шитья; часовых дел мастер Кемири ютился около отеля Дефос, где Бирилевы поначалу снимали комнату; бакалейная лавка Берн была для нас, детей, миром чудес — в просторном и довольно светлом помещении с многочисленными, заставленными товарами полками и большой витриной, перед которой всегда спал толстый кот, царила мадам Берн — полная и приветливая с сильным акцентом юга Франции. Не знаю почему, но ей никогда не удавалось отрезать кусок ветчины без помощи сына, который появлялся из глубины лавки. Она обращалась к нему: «Жорж, принеси ножик, чтобы отрезать ветчины для девочки». Мы потом, смеясь и подражая ее акценту, превращали эту фразу в «Жорж, принеси ножик, чтобы зарезать девочку».

Добродушная мадам Берн! Однажды она предложила нам три кило шоколада по очень низкой цене — плитки пересохшего «Матружен», пористого и рассыпчатого! Никогда я не ела шоколада вкуснее!

За менее изысканными продуктами мы бегали с нашей кредитной книжечкой к Джербиену. Маленькая лавочка была всегда открыта — будь то поздно вечером или рано утром. Если у него чего-нибудь не хватало, Джербиен посылал мальчишку к собрату за желаемым товаром.

Где они теперь эти Джербиены, о которых я сожалею! Может быть, можно найти их еще на самом острове Джерба? Говорят, что они еще активно торгуют в Париже!

У русских скоро появился свой булочник — кондитер, печь которого выходила на дорогу в Матер на месте теперешнего баскетбольного стадиона. Он пек нам на Пасху куличи!

«Деловой мир» — это была мадмуазель Пикэ, худая и бесцветная, которая со своим всегда озабоченным братом держала бюро «Веритас».

Красочная «Маленькая Сицилия» жила по традициям своей солнечной страны. В хорошую погоду старики всегда сидели на улице у порога открытой двери. В праздники разодетые семьи гуляли по городу; жених с невестой обязательно в сопровождении маленького брата. Мужчины ходили на рыбную ловлю или сидели в кафе, из которого часто доносились неаполитанские песни. В футбол молодежь играла только на стадионе. На улицах игры были более тихие: мальчики играли «в шарики» перед домом на тротуаре, а девочки играли «в классы».

Квартал Бижувиль! Улица Келими! Возвращаются забытые имена!

Мы не долго на ней прожили и вскоре переехали в домик немного побольше на улицу, обрамленную стеной монастырского сада, которая тогда называлась улицей Табарка. Эта не длинная, приятная улица с небольшими, одноэтажными домиками не имела ничего общего с «Маленькой Сицилией», которая по другую сторону дороги на Матер расстилалась пустырями.

Наш домишко состоял из двух комнат и кухни — одна комната следовала за другой; обе проходные — с улицы вход был прямо в столовую, за ней спальня и выход в кухню. Таким образом во второй комнате были две двери и ни одного окна. Говорить о «столовой» и «спальне» не совсем верно, так как даже если мы и ели только в первой комнате, то спать размешались в обеих. Что касается мебели, то, кроме кроватей, железного стола, скамеек и стульев, ничего другого не было. Я спала в комнате, выходящей на улицу, и папа отделил мою кровать от угла, где все собирались вокруг стола, перегородкой, украшенной гипсовыми узорами. Таким образом, у меня как бы была своя комната, что позволяло мне заканчивать классную работу, не беспокоя маму, запрещавшую мне «работать по ночам». Я гасила свет, делая вид, что ложусь спать, а сама, стоя под иконой на кровати с книжкой в руке, повторяла уроки при свете лампады.

Вставать утром всегда было трудно. Я была старшая, мама работала целый день, а иногда и по вечерам, и времени на домашние заботы нам не хватало. Часто просыпаясь утром, я вдруг испытывала порыв неудержимой паники перед тем, что мне предстояло сделать за день.