Бизнес

Дружески пожав руку сияющему дяде Фредди, принц долго сжимал меня в объятиях, а потом обслюнявил поцелуем средний палец моей правой руки. Его веки затрепетали, на губах заиграла улыбка:

– Вы, часом, теперь не левша, прелестная мисс Тэлман?

Я высвободила руку и спрятала ее за спину, чтобы вытереть.

– Если бью, то левой, принц. Как чудесно, что мы снова встретились. Добро пожаловать в Блискрэг.

– Благодарю вас. Я словно приехал в родной дом.

Сувиндер Дзунг был склонен к полноте, но двигался легко. Чуть выше среднего роста, смуглолицый, он отрастил щегольские иссиня-черные усики, которые гармонировали с блестящими, безупречно уложенными волосами. Образование, полученное в Итонском колледже, позволяло ему говорить по-английски без акцента, за исключением тех случаев, когда он напивался до бесчувствия; приезжая в Англию, он неизменно носил самые дорогие костюмы классического покроя, приобретенные на Сэвил-Роу. Если что-то и было в нем показного (не считая поведения в танцевальном зале, где он любил оказываться в центре внимания), то, главным образом, бессчетное число золотых перстней, сверкавших изумрудами, рубинами и бриллиантами.

– Входите, входите, входите! – воскликнул дядя Фредди, будто перед ним был целый триумвират, и так рьяно замахал своим пастушьим посохом, что едва не сбил с ног личного секретаря принца, бледного, пучеглазого коротышку по имени Б. К. Бусанде, который стоял с кейсом в руке сбоку от своего патрона.

– Опа! Извините, Бэ-Ка! – рассмеялся дядя Фредди. – Прошу сюда, принц, для вас приготовлены ваши обычные апартаменты.

– Дражайшая Кейт. – Сувиндер Дзунг поклонился и подмигнул, прежде чем проследовать наверх. – Я хочу, чтоб Крокодил далеко не уходил!

– Держи карман, Зеленый Кайман! Он смутился.

– Слава богу, мы не стали вкладывать больших денег в Россию, – сказал дядя Фредди. Он передал мне португальский портвейн, снова взялся за свою сигару, затянулся и выпустил колечки дыма. – Там полнейший обвал!

– Мне казалось, в Россию вложено немало, – отозвался мистер Хейзлтон, сидевший напротив меня. Он следил, как я наливаю маленькую рюмку: когда подали кофе, я позволила себе гуантанамскую сигару наименее фаллической формы.

Вечерние празднества только-только начинались: нам еще предстояло посещение казино, где каждому обещали выдать стопку фишек; плюс к этому ожидались танцы. До сих пор никто и словом не обмолвился о таких грубых материях, как покупка княжества у Сувиндера Дзунга. Я передала бутылку портвейна принцу.

В скромной комнате, удаленной от мрачноватого банкетного зала, нас было восемь человек, расположившихся вокруг небольшого стола. За ужином мы сидели в большой компании: наш титулованный фотограф, телеведущий, двое звезд итальянской оперы – сопрано и тенор, французский кардинал, генерал американских ВВС, двое молодых поп-музыкантов (которых я не опознала, хотя их имена были на слуху), немолодой рок-певец (которого опознала сразу), американский дирижер, член кабинета министров, модный чернокожий поэт, пара лордов, герцог и двое университетских профессоров – один из Оксфорда, другой из Чикаго.

После десерта мы удалились под предлогом разговора о делах и забрали с собой принца, хотя, повторяю, о делах разговор так и не зашел. Всеобщий сбор затевался с единственной целью – произвести впечатление на Сувиндера. Я про себя отметила, что мы уж слишком лезем вон из кожи. По-видимому, в завтрашнем раунде переговоров предвиделись некоторые сложности.

Среди присутствующих были также наши сотрудники нижнего звена, которые беззвучно маячили на заднем плане, двое-трое монарших слуг и, конечно же, мистер Уокер: ноги на ширине плеч, руки сцеплены впереди – тень своего босса, начальник личной охраны Хейзлтона.

– Конечно, вложено немало, – ответил Хейзлтону дядя Фредди, – впрочем, смотря как понимать «немало»; но вся штука в том, что почти все вложили больше нашего, а некоторые – стократ больше, просто до черта. Соответственно, головной боли нам достанется меньше, чем всем остальным.

– Весьма утешительно.

Хейзлтон был очень высок ростом, очень представителен и седовлас; его круглое лицо, загорелое и чуть рябоватое, говорило о неослабном самоконтроле, тогда как на физиономии дяди Фредди отражалась буря эмоций. В его низком голосе звучал выговор, не похожий ни на британский, ни на американский. При первом нашем знакомстве он еще разговаривал как лощеный английский денди (не в пример беспечному дяде Ф.), но впоследствии, прожив, как и я, десяток лет в Штатах, усвоил американские интонации. В результате его выговор приобрел характерную особенность, которую, в зависимости от настроя собеседника, можно было расценивать либо как милую изюминку, либо как нелепую пародию – будто актер-англичанин силится изобразить уроженца Алабамы.

Одна рука Хейзлтона, большая, покрытая бронзовато-коричневым загаром, удерживала хрустальный бокал шотландского виски «Бан-нахабхейн», а другая – сигару размером с шашку динамита.