Бизнес-план счастья

Гололобов встал с пола и, не поднимая стула, выскочил из кабинета. Если бы в кабинете была дверь, он бы всенепременно шарахнул ею, но двери не было. Вера тихонько сидела на своем месте, не зная, что сказать и что сделать. Уже во второй раз за два последних дня начальник вставал на ее защиту. Это было неожиданно, но, черт побери, приятно.

— Спасибо, — тихо сказала она, — хотя и не стоило. Павел Александрович, я же не нежная ромашка, которую травмирует любое грубое слово. Я вполне способна сама за себя постоять и…

— Сама в морду дашь? — спросил начальник, и в его голосе опять проскользнуло живое любопытство и даже некоторый намек на веселье.

— В морду не дам. Наверное, — поправилась она. — Но и сон не потеряю из-за того, что кто-то обозвал меня сукой и тварью. Правда, не стоило. Сергей — ваш друг. Вы знакомы тысячу лет и…

Он опять не дал ей договорить.

— Вера, возраст дружбы, впрочем, как и возраст человека, не дают право на индульгенцию в случае проявленной подлости. Мне странно, что ты этого не понимаешь. Если мой старый, еще с институтских времен друг проявил сначала жадность и беспринципность по отношению ко мне, а потом на моих глазах оскорбил женщину, значит, я дам ему в морду без всяких там политесов. Ладно, ты иди сейчас, Вера, мне в больницу к Костику надо бы съездить. Я тебе обещаю, что через два часа вернусь. На это время прикрой меня от комиссии. Если у них возникнут вопросы, постарайся какое-то время продержаться сама, ладно?

Костик… Вера вскочила со стула, готовая бежать за своей сумочкой.

— Павел Александрович, подождите. Письмо.

Молчанский уже подошел к шкафу, достал куртку, повернулся, недовольный задержкой.

— Какое письмо, может, давай позже?

— Нет, это важно. Это Костик попросил меня забрать из его комнаты. Он очень волновался, значит, там что-то важное.

— Письмо? Он написал его перед тем, как вскрыть вены? Это что, его предсмертная записка? — Молчанский шагнул к Вере, железными пальцами схватил ее за руки. Упала на пол куртка, он наступил на нее, не глядя.

— Я не знаю, — мягко сказала Вера. — Я не открывала его. Сначала было не до того, а потом просто забыла. А сегодня вспомнила. Вы говорите, что Костик не хочет с вами разговаривать. Может быть, там мы найдем объяснение. Пустите, я принесу.

Она так и сказала — «мы», как будто случившееся с мальчишкой имело к ней непосредственное отношение. Начальник тут же отпустил ее руки, кивнул, соглашаясь. Меньше чем через минуту Вера уже протягивала ему мятый конверт, он торопливо вскрыл его, развернул листок бумаги, обычной офисной бумаги, которая пачками закупается для любой конторы, включая «М — софт», пробежал письмо глазами, молча протянул Вере.

— Вы уверены? — аккуратно спросила она.

— Он же тебе его отдал, значит, и я уверен, — глухо сказал Молчанский. Поднял с пола куртку, надел, не попадая руками в рукава, пошел к двери.

— Как и обещал, через два часа вернусь, — сказал он перед тем, как переступить порог. — Если я найду, кто та сволочь, которая Костику обо всем рассказала, — убью.

Дверь, ведущая из приемной в коридор, хлопнула так, что в окнах задрожали стекла. Тихо ойкнула за своим столом секретарша Марина. Вера, зачарованно смотревшая вслед шефу, закрыла непроизвольно открывшийся рот и опустила взгляд в текст. Буквы разбегались у нее перед глазами.

Листок, который она держала в руках, оказался вовсе не предсмертной запиской. Это было письмо, обычная анонимка, распечатанная на принтере, чтобы не было ни малейшей возможности идентифицировать автора, и подписанная словом «Друг». Вера поморщилась.

Милый мальчик!

Позволь мне тебя так называть. Я имею на это право, потому что желаю тебе добра. Возможно, тебе кажется, что твоя жизнь и так наполнена им. Ты живешь в любящей тебя семье. Твой отец — известный предприниматель, ты ни в чем не нуждаешься. Твоя мать готовит тебе еду и ходит на родительские собрания. Твоя сестра одалживает тебе карманные деньги и прикрывает тебя от родителей, когда тебе нужно пропустить тренировку или прогулять школу. Идиллия — думают все окружающие. Возможно, ты и сам так считаешь, не понимая, что вся эта идиллическая картинка — не более чем красивый фасад здания, возведенного на лжи.