Бизнесмен

Так что мой сын ментов не боялся. Более того, испытывал к ним определенное уважение. Как и все, смотрел сериалы по телевизору, а однажды, на полном серьезе, взял да заявил, что хочет в милицейскую академию поступить. Правда, потом таких заявлений он больше не делал. Но, повторюсь, относился он к людям со звездочками нормально, и в ситуации, когда ему предложили проехать, испугался не возможной провокации с подбрасыванием в рюкзак героина (как подумал бы, наверное, более искушенный в уличной жизни пацан), а того, что может вскрыться его отсутствие на последнем уроке.

Его посадили в машину, которая стояла неподалеку. Только сел – брызнули в лицо из баллончика, закрыли нос и рот тряпкой, и он лишился сознания. Очнулся в той комнате, где его потом и нашли. В этом помещении он содержался все время плена. Глаза были постоянно завязанными, даже есть приходилось на ощупь. Но уши ему никто не затыкал. Он слушал и старался запомнить. В последний день перед освобождением похитители много разговаривали между собой, и за базаром, что называется, не следили. На отдельных их репликах и основывался озвученный сыном неприятный для меня вывод.

Вывод, к которому я уже был морально готов.

…Час пролетел незаметно.

– Я во дворе, – сообщил Степа.

Он припарковался недалеко от джипа с моей охраной. Когда я вышел из дома, старший группы охраны поспешно выскочил мне навстречу, а двое других высунулись из приоткрытых дверей внедорожника.

– Оставайтесь здесь, смотрите за квартирой, – приказал я. – Скоро приеду. И никому ничего не докладывать. Ясно?

Старший похлопал глазами:

– А если Лев Валентинович будет звонить?

– Кто тебе платит, я или Лев Валентинович?

Я пошел к Степе. Подумал, что старшой наверняка отсемафорит Цыганкову. Для того личность Степы секрета не представляет, и он сильно удивится нашему вечернему рандеву. Пусть помучается: звонить мне на трубку или изобразить, что ему ничего не известно… Последний раз мы со Степой виделись на похоронах Кушнера, а перед этим, наверное, год назад. На юбилее одного из общих знакомых. Виделись, но не разговаривали, только руки друг другу пожали: Степа основательно отдалился от нашей тусовки.

Задние фонари машины Степана светились красными огоньками. От фонаря к фонарю протянулась надпись крупными серебристыми буквами: «TOYOTA». Даже в выборе тачки Степан проявил свою непохожесть на остальных, купив огромный джип-пикап со сдвоенной четырехдверной кабиной. В городе таких машин мало: те, кому требуется перевозить тяжелые крупногабаритные грузы, выбирают колеса дешевле. Предпочтение же Степана было вызвано, как я думал, в первую очередь его желанием выпендриться. Отгородиться в какой-то степени от нас, нынешних. Много воды утекло с тех времен, когда мы были вместе. Врагами не стали, но дороги наши разошлись. Образно говоря, мы не теряли из виду приотставшего Степу; иногда махали ему руками через кусты и из-за деревьев, предупреждали о каких-то колдобинах, которых он пока что не замечал, а мы уже успешно миновали. Мне бы хотелось, чтобы он нас догнал. Я был бы рад чувствовать рядом его локоть и вести с ним дела. Но ему этого не хотелось ничуть. Он довольствовался своим положением аутсайдера и вовсе не собирался делать рывок, чтобы приблизиться к лидерам. Пройдет года три, и мы перестанем видеться даже на похоронах. Я уж не вспоминаю про юбилеи. Хотя, иногда думал я, на мои похороны он придет. Как и я – на его…

Степан был одет в рваные джинсы серого цвета, легкие «казаки» с блестящими пряжками и клетчатую красно-черную рубаху навыпуск. Пуговицы он расстегнул с ворота и до двух нижних, и в широкий разрез выступало мощное брюхо – Степан давно прекратил тренировки. Поверх черной футболки «харлей-дэвидсон», которую он натянул под рубаху, был выпущен амулет – что-то из обожженного дерева и из кожи, напоминающее заснувшего осьминога. Для полноты образа не хватало «банданы», косички и серьги – прическу Степан сохранил старую, так называемую «французскую», и если мог иногда накрутить косынку на голову, то украшать уши считал привилегией женщин и педиков.

– Ну, привет!

Он кивнул. Мы обменялись рукопожатиями.

Ехали молча. У меня на языке вертелись вопросы, но я считал преждевременным их задавать. Основное он рассказал по телефону. Если ошибся – то и перетирать нечего. А если я самолично, своими глазами увижу, что все именно так, – тогда и обсудим ситуацию неторопливо, с максимально возможным вниманием.

На Пискаревском проспекте оказалось неожиданно оживленно. Степа вел пикап так, словно сдавал экзамен в ГАИ. Кажется, нас не обогнал только троллейбус.

Наконец мы повернули. Дорога была пуста, но мы тащились, как на телеге. Хотелось высказаться по этому поводу. Пучковский, например, обязательно бы это сделал. И Юрка-Плакса не удержался бы от едкого комментария. Только Берестнев, наверное, промолчал бы, как и я. Хотя в той давней истории с цыганкой принимали участие все…