Бизнесмен

Я представил ужас маленькой женщины, которую насильно усаживают в машину. Куда ее запихнули, на заднее сиденье или в багажник? Ударили по голове или просто воспользовались физическим преимуществом, не обращая внимания на сопротивление, которое она пыталась им оказать?

Что она могла сделать? Расцарапать лицо похитителю, да звать на помощь прохожих, которые испугаются не только вступиться, но хотя бы пригрозить, что запомнят номер машины! Это может остановить уличного наглеца или начинающего маньяка, но не двух обезьян, которые получили четкие указания и знают, каковым окажется наказание, если они провалят мероприятие.

Итак, Ольгу запихнули в машину. Я представил, как она смотрит в тонированное окно и понимает, что лучшее, во что она может верить, это групповое изнасилование со всеми извращенными формами.

Я вдруг осознал, что рассуждаю, как мент. Не в плане реконструкции событий, а в плане своего отношения к ним. Нападающие – вонючие обезьяны, свидетели – ссунки без гражданской позиции и пролетарского самосознания. Раздражает меня, видите ли, что они номер машины боятся запомнить! А сколько раз я сам этим пользовался и благодарил небо, что люди нелюбопытны и безынициативны?

Я осознал это, но отторжения такая позиция не вызвала. Рассуждаю, как мент? Что ж, пусть как мент! Мое отношение к происшедшему соответствует ситуации и моим личным понятиям, и мне абсолютно по барабану, понравится это окружающим или нет. Кто выкажет недовольство – тот в грызло получит!

В квадратной бутылке осталось не более трети. Это сколько же я вылил в себя? Сразу и не подсчитать! Ладно, еще чуточку не помешает. Я нетрезв в самую меру, так что рюмка-другая вполне допустимы.

Я набулькал половину пластмассового стаканчика и проглотил одним махом. Кажется, Степан посмотрел на меня осуждающе. Наплевать! Тоже мне, ревнитель морали! Лучше бы со своими цыганками вовремя разбирался и трупы их не разбрасывал, где попало.

При мыслях о гадалке я слегка отрезвел и перестал улыбаться. Может?.. Нет, нельзя сейчас говорить. Если это и делать, то только по трезвости. Так что пропустим…

В следующий момент мои мысли приняли другое направление. Я чуть не застонал от собственной глупости. И, с ненавистью посмотрев на бутылку, смахнул ее стола. Это все она, проклятущая! Затуманила мне все мозги – вот я и не разглядел лес за деревьями…

– Успокойся, Костя!

– Помолчи!

Раньше я думал, что расстрел Кушнера, исчезновение Ольги и похищение сына – это звенья общей цепочки. Но в ходе общения с Серым я, незаметно для себя, начал считать, что Ольга выпадает из этого ряда. Застрелили Мишку и украли Артема – одни, а расправились с девушкой и прикарманили деньги – другие, то есть Пучковский и Плакса. Просто воспользовались ситуацией и поправили свое финансовое положение. Они всегда были ушлыми и отличались хорошей реакцией, и эти качества увеличились многократно, когда наша бригада потихонечку рассосалась, а они стали ближайшими компаньонами. Возможности они не упустят, это все знали. И – не люблю эту поговорку, но в данном случае она верная – пальца им в рот не клади, оттяпают до каблуков, только заколку от галстука выплюнут.

Ольгу они всегда не любили, так что ничего удивительного, что они решили наложить лапу на деньги и избавиться от девчонки. Наверняка в сейфе хранилось не менее тридцати тысяч. Этого более чем хватало, чтобы закончить строительство второго крыла ресторана, или открыть третий этаж в их молодежном гадюшнике.

Я задумчиво посмотрел на Степана. Он не такой простачок, каким мы его привыкли воспринимать после истории с мертвой цыганкой. Вся волна вокруг Пучковского и Плаксы пошла с его подачи. А он имел все основания их ненавидеть. Дружба – дружбой, но с бизнесом они его по большому счету прокинули. Как только у них заработали собственные проекты, они забросили его дело, взятое в «доверительное управление», и сейчас оно хиреет день ото дня. Вряд ли его можно реанимировать, поздно уже, поезд ушел. И Степан, наверное, это понимает. Не такой уж он простачок…

– Почему ты мне в первый же день не сказал про звонок Ольги?

– Сам догадайся! Что я должен был думать, когда она потерялась?

– И что же ты думал, философ?

Оскорблять Степу я не собирался, «философ» соскочило с языка непреднамеренно, сам не пойму, с чего я решил его так обозвать. Но слово – не воробей, вылетело, и надо жить дальше. Повисла тяжелая пауза. Потом Степа поскреб щетинистый подбородок и закончил все очень быстро.

– Я подумал, что или она смоталась с деньгами, или вы ее грохнули. Если грохнули, то труп или окажется в морге, или его не найдут никогда. Вот и начал проверять морги по мере возможности. Повезло, что Серый там отирается. Он со мной и связался, рассказал все, что выяснил.

– Ты ему веришь?

Степа неопределенно качнул головой:

– Сам решай, кому можно верить…