Бизнесмен

– Глеб, – повторил я, – которого вы вчера вечером взяли на Московском вокзале.

– Ты что-то путаешь. – Плакса отрицательно покачал головой, а Леха встрепенулся и впервые за весь разговор посмотрел на меня.

– Это твой папа напутал, когда забыл предохраниться! А я говорю то, что знаю.

Плакса побагровел. Бросил фотки, указательным пальцем с огромной печаткой дернул ворот рубашки.

– Мы никакого Глеба не брали, – сиплым голосом выдавил он после паузы. – Кто это?

– Послушай, Юрок! Внимательно послушай меня. И тебя, Леха, это тоже касается. Я сейчас сделаю просто. Вокруг вашего долбаного кабака мои люди. Они раздавят вашу сраную охрану, как танк черепаху. А я то же самое сделаю с вами. Потом мы отсюда уедем в одно уединенное место. И там с вами проделают то, что ваши джигиты сделали с Ольгой перед тем, как сунуть нож под лопатку. Вы мне все скажете, даже таблицу умножения вспомните… В память о дружбе я попрошу, чтобы вас прикончили быстро. Ну, короли шоу-бизнеса, как вам такая программа?

Я продолжал говорить, а сам видел, что, кажется, стреляю в молоко. У них за душой было много грехов, но Глеба они, похоже, не трогали. Кто же тогда? Менты повязали? Или стал жертвой шпаны, позарившейся на машину? Нет, ерунда! Продолжение цепочки «Кушнер-Артем»? Не может этого быть, слишком несопоставимы по масштабам фигуры Глеба и Кушнера.

– Послушай! – перестав терзать воротник, перебил меня Плакса. – Ольга – да, это наше! Был грех. Но все остальное – не нагружай. К Мишкиной смерти мы отношения не имеем. И сына твоего мы не трогали. Мы что, совсем?..

В разборках в отличие от сценического искусства побеждает не тот, кто лучше паузу держит, а тот, у кого язык бойчее подвешен.

– До хрена совпадений, – сказал я, и Пучковский, вздрогнув, опустил голову. – До хрена совпадений, чтобы я мог вам так просто поверить.

– Ну зачем нам было Кушнера валить?! – Плакса прижал руки к груди, и сверкнули, отражая свет лампы, новые складки на рукавах его пиджака.

– Из-за денег.

– Не забывай, он был не только твоим, но и нашим другом!

– А предают всегда самые близкие.

– Бл-лин, Костя! Кушнера москвичи замочили, я стопудово уверен. Передел рынка, об этом даже в газетах писали. Их лекарственные конторы пытаются в Питере утвердиться.

– Юрик, не смеши мою задницу! Ты давно стал верить газетам? Про тебя тоже как-то писали, что ты благотворительностью занимаешься. Кажется, какой-то компьютер в школу купил.

– Но ведь все знают, что москвичам тесно в столице!

– «Все знают» – не аргумент. А вот то, как вы Ольгу разделали и наследство Мишкино скрысили, – это конкретно.

Я вдруг окончательно убедился, что к Кушнеру и Артему эта сладкая парочка действительно отношения не имеет. Бабу беззащитную укокошить – это пожалуйста, а затевать сложные и опасные комбинации у них дыхалка уже слабовата. Разжирели, расслабились. Неудивительно, что их конкуренты теснят. Еще немного – и подросшее поколение станет вырывать у них кусок прямо изо рта, а Плакса и зубы сжать не сумеет. Как бы сейчас он ни пыжился передо мной, а осталась только видимость крутизны, оболочка. Будь он таким в девяностом году – ни черта бы мы не сработались. Я бы с ним на дело не пошел. А уж с Лехой – тем более. Как жизнь людей выворачивает! Причем даже тех, кто изначально не числился в дохляках…

Плакса опустил голову, разделенную аккуратным белым пробором. Хрустнув суставами, сцепил ладони в замок. Молиться, что ли, собрался?

– Давай договоримся по-дружески.

– Да запросто! – кивнул я. – Что ты предлагаешь?

– Там было шестьдесят восемь тысяч. И бумаг еще тысяч на пять. Итого – семьдесят три. Твоя треть – двадцать четыре триста. Ну, пускай двадцать пять!

– А мои нервы? А разочарование в дружбе?

Плакса беззвучно пошамкал губами. Мне так захотелось врезать ему, что даже заныли костяшки недавно отбитой руки. И отсутствующий передний зуб заболел.

– Тридцать пять, – сказал он, глядя в стол.

– Что же… Годится! – Я откинулся на спинку кресла.

И мгновенно все изменилось.

Плакса распрямил плечи и заулыбался от уха до уха. Можно было выключить верхнюю лампу, и все равно бы в «пещере» было светло, настолько Плакса сиял от удовольствия.

И Пучковский сиял, только тусклее. Словно был не в силах поверить, что мы договорились по всем пунктам, что все непонятки разгладились и что снова будет дружба, как прежде.

Плакса торжественно встал, разгладил пускающий искры пиджак и протянул мне через стол руку.

Я чуть приподнялся и с серьезным видом пожал его кочергу.

Очень хотелось ее дернуть вниз на себя, а левой закатать крюка в подбородок.

Плакса накрыл мою руку свободной своей, и так мы стояли, тряся этой сцепкой, как два вшивых политика перед объективами фотокамер.

А сбоку улыбался Пучковский.

Он думал, наверное, что когда мы расцепимся, я и ему руку подам, закреплю, так сказать, окончательно наши достигнутые договоренности, но я не подал, просто сел и, мимоходом кивнув в его сторону, многозначительно прищурился Плаксе.

Юрок состроил понимающую ухмылку, ловко нагнулся, взял с пола и поставил на стол черную барсетку. Сильным толчком отправил ее на мой край.