Благие намерения

– Не торопись, – Ворон хитро прищурил глаза, – не так все просто. Решить-то решили, причем загодя, как Люба всегда делает, а тут – как гром среди ясного неба! – она опять беременна. Ты представляешь? Ну куда ребенка забирать? К сентябрю, когда занятия в школе начнутся, Люба уже в декрете будет, не забирать же его домой на два месяца, потому что потом, когда второй ребенок родится, Колю все равно придется снова отдавать бабкам, Любе с двумя не справиться будет. В общем, остался парень у Клары с Соней, а те и рады.

– Не понимаю, – сказал Камень, – почему такие сложности? Почему нельзя было поселить Софью у себя, чтобы она смотрела за сыном? Все-таки мальчик рос бы при родителях.

– Так Люба сколько раз предлагала! Софья не захотела. И Клара была против, чтобы ее с родной матерью разлучали. Можно подумать, что до этого Софья жила вместе с ней. Жили же они в разных городах – и ничего, не умерли от тоски друг по другу. Черт их разберет, этих баб. Люба ведь на все была готова, она предлагала и Кларе вместе бабой Соней к ним переехать, так опять Клара уперлась, якобы ей от своего дома до работы пятнадцать минут пешком, а от Любиного добираться долго и неудобно. На самом деле, я так думаю, что она просто не хотела быть второй хозяйкой на кухне. Привыкла за столько-то лет быть единственной, а на первенство в Любином доме претендовать она вряд ли смогла бы.

– Это почему же?

– Чтобы иметь право считаться первой хозяйкой, надо сначала ею стать, то есть реально взять на себя заботы обо всех членах семьи. Клара-то как привыкла? Христофорыч да Родик – оба непритязательные, их можно макаронами кормить, сахаром посыпал, маслом заправил – вот тебе и еда. И дырки на носках можно не штопать, пока палец не начнет полностью высовываться, и окна можно не мыть, пока свет хоть как-то проникает. Клара у нас не больно-то хозяйственная, но мужу и сыну было в самый раз. А если переехать к Любе, то это, во-первых, заботиться сразу о четырех взрослых и маленьком ребенке, то есть на всех готовить, всех обстирывать и обглаживать, за всеми убирать, неудобно же на одну невестку все свалить, а во-вторых, все эти работы проделывать на должном уровне, в соответствии с Любиными стандартами, то есть тщательно и систематически, а не как-нибудь и от случая к случаю. А Кларе не хотелось. Вот тебе и вся причина.

– Очень может быть, – согласился Камень. – Звучит разумно. Сам догадался или опять разговор подслушал?

Ворон отвернулся и стал изображать, будто пытается клювом вытащить из крыла застрявшую в перьях хвоинку.

– Сам, – ответил он, не глядя Камню в глаза, из чего Камень сделал совершенно справедливый вывод о том, что его друг, мягко говоря, искажает факты.

Но он притворился, что ничего не заметил. Чего свару устраивать из-за пустяков? Пусть лучше дальше рассказывает.

– Осенью семьдесят второго года родилась девочка Оленька, но ее с самого рождения все называли Лелей. Слабенькая такая, болезненная, Люба с ней намучилась. Хорошо еще, что бабки Николашу взяли, а то ей ну никак не справиться было бы. Леля все время плакала, вот если Николаша во младенчестве плакал и Люба думала, что это самый плаксивый ребенок на свете, то с рождением Лели она таки поняла, почем фунт лиха и какого ребенка можно считать самым плаксивым. Но дети Любины плакали по-разному.

– Это как же? – заинтересовался Камень. – Разными голосами, что ли?

– Да много ты понимаешь в детях, глыба ты бесчувственная! Ты их в глаза не видел!

– Но ты же мне рассказывал, – резонно возразил Камень. – Я вообще-то не тупой, и если я что не так понял, так только потому, что ты плохо объяснил. Объясняй как следует.