– Конечно! А у меня будут еще какие-то другие, и вообще у каждой пары правила свои. И если нашему папе хорошо с нашей мамой, то это совсем не значит, что Родику будет хорошо с такой женой, как наша мама, потому что Родик – это Родислав Романов, а не Николай Головин, уловила? Быть такой, как наша мама, – это совсем не гарантия того, что мужу будет с тобой хорошо. Родик твой – очень начитанный мальчик, он из профессорской семьи, а ты двух слов связать не можешь. Тебе бы надо побольше читать, подруга, и ты бы приходила и говорила: «Родик, я прочитала такую-то книжку, там написано то-то и то-то», а он сидел бы, раскрыв рот, и тебя слушал.
– Ой, как было бы здорово! – мечтательно протянула Люба.
– А ты бы ему большую книжку рассказывала, – продолжала рисовать радужную картину Тамара, – один вечер, другой, как Шехерезада, и тогда он захотел бы лишний раз тебя увидеть. Поэтому много читать – это для тебя правило, которое пойдет на пользу твоей главной цели. Чем еще ты можешь его привлечь? Красотой? Да, ты симпатичная, но этого мало. Вон у мамы подружки тетя Соня и тетя Капа, красавицы – одна лучше другой, а ведь обе незамужние, так их никто и не выбрал, несмотря на их красоту.
– Да ну, – протянула Люба, – какие же они красавицы? По-моему, они страшнее войны. Ты шутишь, да?
– Да нет, я не шучу. Просто мы с тобой имеем право думать по-разному. С чего ты взяла, что мы непременно должны думать одинаково?
– Но мы же с тобой сестры, у нас одни и те же родители, нас одна и та же бабушка воспитывала, и растем мы вместе, как же мы можем думать по-разному? Мы должны думать одинаково, я так считаю.
– Кому мы должны? – задала Тамара очередной трудный вопрос, поставивший Любу в тупик.
Та ненадолго задумалась, потом пнула сестру ногой через одеяло.
– Да ну тебя, Томка, вот ты всегда так повернешь разговор, что я не знаю, как тебе и отвечать.
– Зато я знаю, – тихо, почти шепотом ответила Тамара, – не должны мы с тобой одинаково думать. Мы с тобой два разных человека, хоть и родные сестры. Ты с одним характером, я – с другим, ты с одними волосами, я – с другими, мы совершенно разные с тобой, поэтому жить мы будем по-разному, да мы уже живем по-разному и жизнь проживем совсем неодинаковую, поняла? Если у меня все получится, я стану знаменитым модельером причесок и буду делать из женщин счастливых красавиц, и они все у меня с кресла будут вставать королевами и улыбаться, потому что в этом – моя цель. А если у тебя все получится, если ты по своему плану будешь двигаться, то выйдешь замуж за своего Родика, будешь его любить и родишь от него кучу детишек.
– Ой, То-о-ом, – недоверчиво протянула Люба, – ты правда считаешь, что это возможно?
– А почему нет? И дети у вас будут, и ты будешь хорошей мамой и отличной хозяйкой, как наша Бабаня, она же тебя всему научила.
– Это да, – обрадовалась Люба, – мамой я, наверное, буду хорошей, я детишек люблю. И готовить умею, и шить, я по дому все-все умею, я бы Родику была такой хорошей женой, он бы у меня как сыр в масле катался, я бы его самым вкусным кормила бы с утра до вечера, по дому бы все делала, чтобы все блестело, сверкало, дети ухожены, рубашечки наглажены. Только, Тома, я не знаю… Наверное, он все-таки не захочет со мной встречаться как-то по-другому, не по-дачному.
– Это еще почему? – вздернула реденькие бровки Тамара.
– Мне кажется, ему Аэлла очень нравится, она такая красивая.
– Да видела я эту вашу девочку, врушка она и воображала. Вот она-то уж наверняка рассказывает вам всякие байки и истории, а вы уши и развесили.
– Ну зачем ты так? Она про Грецию очень много знает и рассказывает так увлекательно. Про море, про небо, про пляжи, про апельсиновые рощи…
– Ой, я тебя умоляю! Откуда она может знать про море и про апельсиновые рощи? Она небось с чужих слов рассказывает или вообще выдумывает. Врет, одним словом.
– Но она же родилась в Греции и все это своими глазами видела! – кинулась защищать подругу Люба.
– И что она там видела? Сколько ей было лет, когда она оттуда уехала? Четыре? Пять? Вот ты помнишь, что с тобой было в пять лет?
– Я? – Люба наморщила лоб, старательно вспоминая. Почему-то вспоминался разбитый локоть – она упала с велосипеда, но это было уже в первом классе. И еще вспоминалось, как в старшей группе детского сада, когда Любе было шесть лет, их уложили днем спать и велели без разрешения не вставать, а Любе очень захотелось в туалет, но она не вставала, терпела, потому что воспитательница куда-то ушла и не у кого было спросить разрешения выйти. А раньше… Да, Тамара права, какие-то события вспоминаются как факты, и переживания свои вспоминаются, а вот пейзажи, небо, погода, еда, одежда – ничего этого Любе не запомнилось. Неужели правда, что Аэлла все выдумывает?