Благие намерения

– Да как с писаной торбой! Ты слушай, не перебивай, сейчас самое интересное начнется. Значит, наша Клара выписывает из Тмутараканска свою мамашу, невестке в помощь. Софью Ильиничну. Бабу Соню, стало быть. Та, как только Николашу увидела, так в крик: дескать, точная копия ее ненаглядного Степушки, Клариного папаши, значица. Степушку этого никто в глаза не видел, он помер, когда Кларе было не то три года, не то четыре, она его и не помнит вовсе, только фотки его на стене да в альбоме видела. Ну а уж про остальных и говорить нечего. Клара, натурально, никакого такого сходства со своим покойным папашей у внука не наблюдала, но баба Соня твердо стояла на своем: и глазки точно такие же, и улыбка такая же, и весь он – ну точь-в-точь такой же. Поселилась она у Клары и каждый день, как на работу, к восьми утра приезжала к Любе помогать. А уж по вечерам и по воскресеньям Зинаида с Кларой подтягивались. Так до года Николашиной жизни дотянули, потом решили в ясли отдавать – Любе же надо в институт возвращаться, образование заканчивать. Отдали. А парень сразу же и заболел. Вылечили. Снова в ясли отправили, а он снова заболел. То ли простужаются они там, то ли что… Ну, тут все бабки как одна выступили, единым фронтом: надо младенца из яслей забирать, пусть дома растет. Люба согласилась. И опять баба Соня каждый день с самого утра является с правнуком сидеть и уходит, когда вечером мальчика спать укладывают. Потом у Клары отпуск случился, и она попросила, чтобы Люба отдала Николашу ей на целый месяц, мол, мы вдвоем с мамой с ним посидим, с вы с Родиком хоть вздохнете свободно. И опять Люба согласилась, не из-за себя, конечно, ей-то мальчонка со всеми своими капризами только в радость был, ради мужа согласилась, видела, что наличие малыша в доме изрядно его утомляет. Месяц прошел, баба Соня правнука не отдает – иди, мол, Любочка, в институт, занимайся как следует, приобретай профессию, мужа холь и лелей, а мы уж тут как-нибудь… Люба сына безумно любит, но мужа-то она тоже любит, и точно так же безумно, и вроде как выходит, что за сыном-то есть кому смотреть, а муж у нее без присмотра остается, если все внимание сыну уделять. И Родислав за то, чтобы Николашу у Клары с Соней оставить. Ну и оставили. Вроде как временно. Но сам знаешь, временное – оно самое постоянное и есть. Так что Люба превратилась в приходящую мать, каждый день после института ехала к Кларе сыночка повидать, потетешкаться с ним, потом домой мчалась чистоту наводить, еду Родиславу готовить, рубашки ему стирать и пуговицы пришивать. Ну и потом, она ж совсем еще молоденькая, ей двадцать один год, ей и в компанию хочется с друзьями, и в кино, и на выставку сходить. Родислав учебу закончил, стал работать следователем, у него рабочий день ненормированный, и устает он сильно, это тоже надо понимать и учитывать. Ну а уж как воскресенье настает – Люба с утра пораньше к Кларе едет на целый день, и целый день сына облизывает, в попку ему дует, называет золотым и драгоценным, и самым лучшим на свете мальчиком, единственным и неповторимым, и всем его капризам потакает, и все его просьбы удовлетворяет. Ну, ее можно понять, все-таки она по нему сильно скучала, видела-то на неделе всего по два-три часа в день, вот в воскресенье и отрывалась по полной программе.

– А Родислав?

– Он тоже в воскресенье приезжал, если не дежурил. В три года мальчика отдали в детский садик, и сразу же начались проблемы.

– Ну, немудрено, – согласился Камень. – Я даже догадываюсь какие.

– Какие? Ну скажи, какие? – задиристо каркнул Ворон. – Откуда ты можешь знать, если не был там и ничего не видел?

– Так тут много ума не надо, чтобы предположить. Мальчик у бабушек был самый-самый, лучший-распрекрасный, единственный во всем мире и вообще пуп Вселенной, а теперь оказывается, что есть еще какие-то Маши-Вани-Тани-Пети, у которых равные с ним права, которые хотят и – что самое ужасное! – имеют почему-то право играть в те же игрушки, в которые хочет играть он сам, и рисуют так же хорошо, как и он, и стишки читают не хуже, а даже и лучше, чем Николаша. Разве он может это стерпеть? Наверняка он и ходить в этот садик не хотел.

– Точно. Не хотел. Орал, истерики закатывал, по полу валялся. Баба Соня опять выступила с инициативой оставить ребенка дома на ее попечении, но тут уж Люба проявила твердость. Во-первых, баба Соня уже весьма и весьма немолода, а парнишка становится с каждым днем сильнее и проворнее, ей за ним на улице не угнаться будет, а во-вторых, ребенок должен расти в коллективе.

– Неужели сама додумалась? – не поверил Камень.