Со столом было покончено. До назначенного на двенадцать часов дня допроса еще оставался почти час, и Родислав принялся за сейф. Бесконечные папки с делами, и недавно возбужденными, и старыми, по которым сроки следствия уже дважды продлевались и которые надо было бы все-таки, собравшись с силами, наконец закончить. Долгое-долгое дело о хищениях на складе, приостановленное в связи с тем, что заведующий складом подался в бега и до сих пор не был разыскан… Еще одно дело в нескольких томах, групповое, тоже приостановленное, поскольку один из обвиняемых тяжело заболел и находится на стационарном лечении вот уже третий месяц… Дело об обмане покупателей приемщицей стеклопосуды Щупровой, по нему сроки еще терпят, пусть полежит до времени, Родислав его закроет январем… А вот совсем тоненькое дело, только три дня назад возбужденное, по нему еще работать и работать… Всего двадцать три дела у него в производстве, надо бы взять себя в руки и разобраться с каждым из них, составить план следственных действий, как это сделала бы его жена Люба, и старательно, пункт за пунктом, его выполнить. Но как же неохота… И лень, и неинтересно.
После «Арлекино» диктор объявил песню «Последний вальс» в исполнении Энгельберта Хампердинка. Тоже неплохо. Родислав приготовился получить удовольствие, и тут, как назло, зазвонил телефон. В трубке раздался голос оперативника Славы Сердюкова.
– Мне бабки надо подбивать к концу года, что там по «оконному» делу?
– Пока ничего, – вздохнул Родислав. – Дело еще у меня.
– Почему в суд не отправляешь?
– Не все потерпевшие допрошены. Вот как раз один в двенадцать придет.
– Родька, ну что тебе эти допросы в кабинете? Я тебе сколько раз говорил: на место надо выезжать, с потерпевшими прямо там, на дачах, разговаривать, окна осматривать, фурнитуру, чеки изымать. Чеки же наверняка на тех же дачах хранятся, их в город не увозят. Там же и «терпил» допрашивать. От твоих кабинетных посиделок толку все равно не будет.
– Да я ездил, – вяло отбивался Родислав. – Их же не застать…
– А я так надеялся в отчете написать, что по моей разработке дело возбуждено, окончено следствием и передано в суд, – огорчился Сердюков. – Ладно. Про Щупрову-то мою не забыл? Делаешь что-нибудь?
– Делаю, делаю, – рассердился Родислав. – Мало мне своих начальников, ты тут еще на мою голову.
– Не сердись, – рассмеялся Сердюков. – Хочешь, информашку продам?
– Не надо, – взмолился Романов, – у меня и так двадцать три дела висят.
– Да не служебную, не бойся. У меня приятель на телевидении работает, так вот он сказал под большим секретом, что на Новый год будут показывать офигительный фильм, называется «Ирония судьбы, или С легким паром!». Мягков, Ширвиндт, Барбара Брыльска, и еще Пугачева песни за кадром поет. Говорит, жутко смешное кино, так что не пропусти.
Родислав повесил трубку и пододвинул к себе папку с «оконным» делом. Оперативники нарыли информацию о том, что в районе платформы Селятино, рядом с которой находятся целых три активно застраивающихся дачных поселка, продавались оконные переплеты со стеклами, причем продавались с грубым нарушением. Дело в том, что ящики с запирающей фурнитурой пришли отдельной машиной, не вместе с окнами, это вышло случайно, но позволило продавцам выставить на продажу отдельно переплеты и отдельно фурнитуру, хотя ее стоимость была уже заложена в цену всего комплекта. Таким образом, запирающую фурнитуру продавали как бы дважды и навар клали себе в карман. Само по себе дело должно было бы вестись в области, по месту совершения преступления, но вышло так, что один из покупателей приобрел окна для дачи, которую строил совсем в другом месте, на противоположном конце Московской области, и повез он свою покупку на «левом» грузовике через Москву, где и был остановлен для проверки, в аккурат на территории, обслуживаемой тем УВД, в котором трудились следователь Романов и оперативник Сердюков. Слово за слово, для обоснования того, что окна не украдены, а куплены, покупатель предъявил товарные чеки на сами окна и на словах описал, сколько он заплатил и за что: дескать, столько-то через кассовый аппарат за переплеты со стеклами и столько-то без чека – за фурнитуру. С этого все и началось, и дело, вместо того чтобы быть переданным в область, так и осталось в одном из районов Москвы, так сказать, по месту обнаружения правонарушения.