Благие намерения

А Наталья молила Бога простить им всем грехи их вольные и невольные и даровать здравия рабе Божьей Маргарите, молила Богородицу, и святого угодника Пантелеймона, и Матрону Московскую защитить дитё малое, безвинное...

Перед лицом несчастья прошлое с его планами, замыслами, недовольством, обидами, достижениями, интригами казалось мелким, ничтожным, до отвращения пошлым. Можно было сколько угодно сожалеть о чём-то, но это ничего не меняло. Эта новая страшная точка отсчёта заставляла переосмыслить жизнь и начать действовать, бороться за Маргаритку, и в этой борьбе все средства были хороши.

Через два месяца девочку из больницы забрали. Никаких видимых нарушений в её организме не было выявлено, но ножки так и оставались безжизненными. Лена с работы уволилась и теперь педантично занималась ребёнком. Массажи, обливания, прогулки, специально сбалансированная пища, досуг девочки требовали времени, внимания, сил и терпения. А ещё надо было ездить на разного рода консультации, процедуры, которые невозможно было проводить дома... Леонид Васильевич использовал все свои связи, сверху донизу, от Кремлёвки до тибетских травников, в дом постоянно приходили какие-то люди, смотрели девочку, читали её пухнущее «дело», Наталья тайно таскала в дом каких-то бабок-знахарок, но всё было тщетно, а время шло, не меняя чудовищной невыносимости ситуации.

Однажды Леонид Васильевич, прихватив толстую папку с выписками, анализами, снимками, отправился в гости к Николаю Николаевичу, педиатру, наблюдающему теперь частным образом Маргаритку. Они разложили бумаги и оба долго и внимательно их изучали.

- Я понимаю, Коля, что ты всё это видел неоднократно, и ничего нового для тебя здесь нет. Единственное, что я хочу, это чтобы ты честно сказал мне своё мнение.

- Честно?

- Да, Коля, честно, всё как есть.

- Я, Лёня, не знаю. Я не знаю, почему она не может ходить. И, полагаю, никто не знает. Одно я могу сказать: не опускайте руки. Выполняйте все назначения. Режим, положительные эмоции, ни малейшего уныния со стороны взрослых.

- Но шанс...

- Шанс есть. Она, конечно, не встанет в один прекрасный день и не пойдёт, однако и такое, хоть и маловероятно, но возможно. Может быть, в переходном возрасте, когда организм начинает перестраиваться... Но, Лёня, моё мнение таково, что вам надо готовиться к тому, что она будет жить в инвалидной коляске. И надо готовить к этому себя и её. Главным образом, её. Да, вы переживаете, вы страдаете, но все ваши страдания носят, так сказать, ментальный характер, они не ограничивают вашу свободу. А ей придётся каждый день, ежечасно, ежеминутно сталкиваться с проблемами, маленькими и большими. И вы не вечны. Когда-нибудь она останется в этом мире одна, и к этому надо её подготовить. И думать об этом надо начинать уже сейчас. Ну а если произойдёт чудо...

- Ну да... Чудо. А чудес, как известно, не бывает. Господи, у меня в голове не укладывается, как же так, вот ребенок бегал, прыгал, падал, вставал. Никакого сладу с ней не было, а теперь вот... Как ей объяснить, что этого больше не будет, как себе объяснить, как смириться с этим...

- Леонид …

- Да что там, сам все знаю. Только вот работать привык через определенного рода дистанцию. На некоем расстоянии от проблемы все и видится лучше, а тут, когда эта проблема ножом в самом твоем сердце... Не представляю себе, как сказать об этом остальным, понимаешь, не представляю… Все как-то продолжают считать, что это кратковременная дисфункция, никто еще ни разу всерьез не задумался о том, что это может не пройти. Ладно, спасибо еще раз.

- Леня, это ещё не всё.

Леонид Васильевич дёрнулся. Он вдруг понял, что сейчас скажет его друг, что тайно скрывалось где-то в глубине сознания, замурованное, задавленное по причине непереносимости.

- Я знаю, Коля, я знаю, что ты хочешь сказать. И я даже знаю, что делать, если её парализует полностью. Вот так-то...

Вечером Леонид Васильевич шепнул сыну, что им надо поговорить. Дождавшись, когда женщины разойдутся по комнатам, мужчины уединились в кабинете, и Леонид Васильевич пересказал Володе разговор с Николаем Николаевичем, кроме последнего прогноза. Об этом никто не должен был знать. Это был его кошмар, его крест.

До несчастья Володя полагал, что любит свою дочь, но только теперь он понял, что такое любовь к своему ребёнку. Если бы ему предложили отдать жизнь в обмен на её здоровье, или стать инвалидом вместо неё, он согласился бы, не задумываясь, и был бы счастлив. Обхватив голову руками и раскачиваясь, Володя молчал.