Благие намерения. Мой убийца

– Уж точно нет. Вы бы послушали его рассуждения про экономику! Он постоянно выдавал совершенно удивительные парадоксы, с которыми я, неглупая женщина умеренно левых взглядов и безоговорочная противница войны, была совершенно не согласна. Например, повторял, что больше всего давит на бедных именно добавочный подоходный налог.

– Почему? Они же его не платят.

– Нет, но то, что его должны платить богатые, лишает бедных работы или достойной зарплаты, так он говорил. Тут можно возразить, что я, например, не слышала, чтобы зарплаты были выше до введения этого налога. Еще мистер Каргейт утверждал, что пока вы не сделаете богатых не просто богатыми, а отвратительно богатыми, нельзя надеяться, что бедные получат что-то кроме нищеты. Я однажды спросила, почему, и он ответил: «Потому что мы все паразиты – так или иначе. Я больше; вы – меньше». Должна сказать, не самое учтивое замечание.

– Да уж.

– Полагаю, он был настолько от природы эгоистичен, что постоянно говорил бестактности, сам того не желая. И возвращаясь к экономике: он часто повторял, что стране нет никакой пользы от правительственных расходов и что корень всех бед – прямое налогообложение. Это все равно что забирать воду из реки, не дав ей сначала вертеть колеса мельницы ниже по течению. По-моему, теория неверная. Впрочем, ей восемь десятков лет – я нашла ее в «Истории Европы» Элисона.

Фенби, не читавший этой длинной и мудреной книги, и не пытался спорить.

– Я могу понять, – сказал он, – ваше с ним несогласие с позиции, так сказать, умеренно левых взглядов, но при чем тут антивоенные убеждения?

– Мистер Каргейт был за перевооружение.

– Ничего удивительного, исходя из того, что вы рассказали, ведь это подразумевает правительственные расходы. Между прочим, перевооружение вовсе не означает войну.

– Да что вы? Позвольте заметить: ничто не заставит меня голосовать за новую войну. Война – это просто узаконенное убийство.

– Очень многие люди сейчас считают так же, а другие полагают, что таким путем вы добьетесь противоположного результата. Можно приводить множество аргументов в поддержку обеих точек зрения – по крайней мере, много приводится, – но, возвращаясь к разговору: почему же он был за перевооружение?

– Он говорил, что это совершенно бесполезное занятие, а значит, ценное. – Джоан Нокс Форстер покачала головой. – Никак не пойму. Он ведь не был сумасшедшим?

– Впервые слышу такое предположение; а поскольку я с ним не встречался, то вопрос не ко мне.

– Ужасное дело, Рейкс, думаю, вам и вспоминать-то неприятно.

– Совершенно ужасное, сэр. Вы наверняка слышали, что я не мог заставить себя прикоснуться к телу…

– Да, что-то такое слышал. Вы долго работали на мистера Каргейта, правда?

– Да, и, несмотря на его маленькие фокусы и забавные привычки, я относился к нему с большим уважением. Он как бы говорил: «Соглашайся или проваливай», – так что всегда было понятно, что к чему. Главное, знать, как с ним управляться.

– И вы знали?

– Осмелюсь полагать, сэр, что да. – В голосе пожилого дворецкого звучала тихая уверенность – и ни следа заносчивости. – Наверное, – неожиданно добавил Рейкс, – это больное сердце делало его таким забавным.

– Забавным? – повторил Фенби.

– Видите ли, сэр, человек, сознающий, что может умереть в любую минуту, начинает иначе смотреть на вещи. Когда видишь, как люди кипятятся и заводятся из-за мелочей, в то время как есть только одна настоящая причина для беспокойства, то начинаешь их презирать, не слишком тревожась, что задеваешь их чувства. И даже начнешь подкидывать им поводы задумываться. По-моему, он этим и занимался, а люди называли его бестактным и жестоким, и черствым, и говорили, что он должен делать то и не делать другое. Возьмите хотя бы местных деревенских. Они тупые и не понимали его, а уж настырный викарий постоянно лез на рожон. И мисс Нокс Форстер – она тоже его не понимала; она придерживалась своих взглядов, а он, просто чтобы вывести ее из себя, высказывал противоположную точку зрения – и они принимались спорить о политике и прочем, а она и не видела, что он просто дразнится.

– То есть вы считаете, что он не всегда говорил что думает?

– Он? Нет. В действительности это ведь мужество – продолжать заниматься своими хобби: делать деньги, собирать марки, как мальчишка, и прочее. Хотя его фокусы было трудно выносить – если не знать, как их воспринимать.

– Какого рода фокусы? Вы о том, как он себя вел вообще, или имеете в виду что-то конкретное?

– У мистера Каргейта была любимая игра: порой ему нравилось делать вид, что кто-то пытается у него что-то украсть. Когда такое накатывало, он начинал цепляться к любому, кто окажется поблизости, и устраивал настоящий скандал. Полагаю, порой его заносило. Сам-то я заранее чувствовал, когда такое приближалось, и принимал меры, но тем, кто не знал о его привычках, приходилось туго, потому что он все разыгрывал тонко. Например, прятал вещи в такие места, где не станешь искать, а доказать, что это его рук дело, было очень непросто. И в прошлый четверг, который вас интересует, на него как раз накатило. Я видел, что начинается.