Благие намерения. Мой убийца

– И во что был одет покойный?

Возникла пауза – Харди пытался собрать свои неторопливые мысли, чтобы ответить на неожиданный вопрос.

– Ну, сэр, вроде я не обратил внимания на его одежду. Было тепло, и вряд ли он надел пальто. Да, думаю, не надевал.

– Вы полагаете, что, поскольку день выдался теплый, Каргейт не надел пальто?

Харди согласно кивнул, и Вернон продолжил:

– Какого цвета был на нем костюм?

– Думаю, коричневый.

– Вы думаете, что коричневый. А какого цвета был галстук? Зеленый?

– Точно не помню.

– Он мог быть красным?

– Пожалуй.

– Вы не уверены в оттенках цветовой палитры, так? А вы уверены, что призматический эффект из-за дефектного участка стекла или отражение не заставили вас думать, что вы видите какой-то цвет, которого не было в действительности?

– Я боюсь, что не все слова понял, но похоже, вы правы, сэр. – Харди твердо решил проявлять доброжелательность и, не сообразив толком, о чем рассуждает ученый адвокат, готов был согласиться по такому ерундовому поводу. При чем тут цвет галстука Каргейта?

– Очевидно, я прав. – Вернон говорил учтиво, но с некоторым презрением. – А теперь, мистер Харди, вы сказали, если я правильно расслышал, что заметили румянец на лице мистера Каргейта после того, как он принял табак. Вы уверены в этом? Вы не могли ошибиться? Или, скажем, неправильно истолковать увиденное в отражении?

Вопрос был справедливый, и Харди начал колебаться. Вернон, почувствовав, что побеждает, неблагоразумно поднажал:

– Допустим, не было никакого румянца на щеках.

Тут Харди пришел в себя и ответил решительно:

– Был, сэр, был. Точно.

– Хотя цвета других предметов вы не заметили?

– Ну, цвет у щек изменился. А у других предметов – нет.

– Однако поезд двигался. И освещение могло меняться, так ведь?

– Да, сэр.

– Спасибо, мистер Харди. – Вернон сел. Он собирался строить защиту на том, что воображение свидетеля сыграло с ним злую шутку, и полагал, что уложил незыблемый фундамент.

Блэйтон, в свою очередь, встал с места и обратился к свидетелю. Обвинитель не совсем понял замысел Вернона – и то, как адвокат собирался оспорить результаты медицинской экспертизы, – но хотел разбить его доводы.

– В своих первоначальных показаниях вы заявили, что, по вашему мнению, на щеках покойного появился румянец после того, как он принял табак?

– Да, сэр.

– И вы заявили, что отчетливо видели, как он принял табак?

– Да, сэр.

– И заявили – поправьте меня, если я ошибаюсь, – что табак, насыпанный на большой палец мистера Каргейта, действительно исчез в его ноздре?

– Да, сэр.

– Спасибо, мистер Харди, – выразив благодарность, Блэйтон сел на место. – Это все, мистер Харди.

– А мне не нужно рассказывать, что произошло, когда я дернул за шнур и появились проводник, Гарри Бенсон и Джим? А потом и машинист?

– Нет, мистер Харди, спасибо. Они обо всем подробно расскажут сами.

Присутствуй Блэйтон на станции в то утро в одиннадцать пятьдесят восемь, он, возможно, и усомнился бы в показаниях свидетелей, поскольку в то время творилась форменная суматоха.

Бенсон едва успел записать в журнал, что состав – что бы там ни говорил Каргейт – отправился от Ларкингфилда без опозданий, как, выйдя из кабинета, был огорошен скрипом тормозов. Он взглянул вдоль пути и увидел, что поезд остановился.

«Теперь-то что случилось?» – спросил он сам себя и обратился к носильщику:

– Джим! Там что, семафор закрыт?

– Нет, конечно. Откуда здесь семафор? – Носильщик с некоторой жалостью посмотрел на Бенсона. Старик, похоже, поплохел: то пресмыкается перед этим – не при дамах будет сказано – пассажиром, то вот ему семафоры мерещатся там, где их отродясь не было! – Скорей всего, опять этот, из Скотни-Энда, как его… Каргейт! Небось подушки ему не того цвета.

– Вроде случилось что-то. Пойдем-ка посмотрим.

Бенсон двинулся по дорожке, Джим следом – у него все равно не было неотложных дел, а пропускать какое-никакое развлечение он не собирался. Вдруг получится поквитаться с обидчиком.

Добравшись до поезда, Бенсон поднялся по ступенькам в вагон, а Джим остался внизу, задумчиво сорвал травинку и начал ее жевать.

– Мистеру плохо. – Проводник высунул голову в окно.

– А что? На физиономию Харди посмотрел?

– Заткнись, Джим, – донесся голос Бенсона. – А то услышит, а у нас и так неприятностей с ним хватает. И он говорил, у него слабое сердце. Может, из-за этого?

– Может, и так, – раздался голос проводника из глубины вагона. – Но, похоже, неприятностей у вас с ним больше не будет, потому что он, думаю, умер.

– Черт! Он ведь только сел в поезд.

– Это все нюхательный порошок его убил. – В соседнем окне появилась голова Харди.

– Ну и что нам теперь делать? Вынести его из вагона, положить в сторонке и послать за доктором? Нельзя задерживать поезд. В первом вагоне двое очень волнуются; если мы не придем в Грейт-Барвик вовремя, они не успеют на пересадку до Люкс-Тей.

– Ничего себе – тащить его, укладывать… А если он просто в отключке, это его и прикончит. – Бенсон смотрел на дело с практической точки зрения и не разделял тревог проводника по поводу каких-то пересадок в далеком внешнем мире.