Благие намерения. Мой убийца

Последнее замечание я пропустил мимо ушей, понимая, какая это иллюзия, и вернул ее к теме разговора.

– Тогда что вы хотите, чтобы я предпринял относительно миссис Килнер?

– Предприняли? Ничего. Постарайтесь не иметь с ней дел. Или, по крайней мере, сведите их к минимуму. И держите ее подальше от происходящего. Если нужна помощь, обращайтесь ко мне.

– Хорошо. Я запомню ваше предложение. Очень любезно с вашей стороны.

– Предложения сами по себе не стоят ничего; они становятся ценны, когда вы претворяете их в жизнь. Я не только про деньги. Вам может понадобиться помощь иного рода. И в таком случае…

Не закончив фразу, она пожала мне руку и удалилась.

Сна не было ни в одном глазу, на душе стало еще тревожнее. Миссис Фарли была излишне прозорлива, ведь в моей голове стал вырисовываться план, в котором помощь «иного рода» вполне могла бы пригодиться.

Однако этот вопрос я до поры до времени решительно отложил в сторону и переключил внимание на следствие. Нужно связаться с полицией и разжиться информацией. А затем поискать юного адвоката, горящего желанием принять участие в деле. Я знал кучу подходящих молодых людей, которые с радостью предпочли бы за номинальную плату сходить на слушание, а не слоняться, решая кроссворды. По своему опыту я был плохого мнения о младших адвокатах, и до сих пор причин его изменять не возникало. Вот профессионал усомнился бы: идти в коронерский суд или нет, тем более что коронер может вообще отказаться его выслушивать. Но перед тем как выхватить кого-то из юнцов, нужно выяснить дату и время следствия.

Дежурный инспектор, с которым меня соединили, оказался очень любезен. Настолько любезен, что я почувствовал себя не в своей тарелке. Сообщил, что следствие назначили на полдень следующего понедельника, и обрадовался, услышав, что приедет представитель от мистера Ренвика. Инспектор считал такое решение самым разумным. Не могу ли я предоставить последние сведения о своем клиенте?

Столь непосредственная просьба уже граничила с наглостью, и я был готов сказать решительное «нет», когда вспомнил, что полиция, скорее всего, проверит банковский счет Алана, и решил, что будет неразумно не упомянуть письмо, которое – теоретически – пришло утром по почте.

– По правде сказать, – начал я, – сегодня утром я получил от него известие.

– Правда? – Человек на другом конце провода пытался скрыть возникшую заинтересованность. – И каким образом?

– По почте. Дело совершенно личное.

– Письмо сохранилось?

– Да.

– А конверт?

– Вот конверта нет. Там был чек, деньги с которого по дороге на работу я внес на счет. По-моему, в банк я зашел с конвертом и, скорее всего, там его разорвал.

– Выбросили в корзину для бумаг?

– Наверное. Но мог выбросить и в канаву. Мне искренне жаль, на тот момент я не знал, что возникла проблема. Из газет я выписываю только «Таймс», и в утреннем выпуске про случившееся почти не упоминали. Была лишь скромная заметка, которую я упустил из виду. Я узнал обо всем, только когда пришел на работу. Сотрудник, который обратил мое внимание, прочитал про это в другой газете.

– Понятно. Думаю, мне лучше подъехать и поговорить с вами лично. Удобно, если я приеду прямо сейчас?

Мне оставалось лишь согласиться. Я, конечно, такое не планировал, и в некотором смысле это было опасно, но и польза тоже присутствовала. Один из двух способов снять с себя подозрение: сделать вид, что работаешь в тесном контакте с полицией, и выйти в сложившейся ситуации на первый план. Другой способ – полностью устраниться – был для меня недосягаем. А еще успокаивала мысль, что последний, кого станет подозревать полиция в укрывательстве убийцы, – юрист самого преступника, человек, который больше других обязан содействовать передаче преступника в руки правосудия. До меня дошли размеры изумительной наглости Алана, когда я собирался с духом, чтобы встретиться с инспектором Вестхоллом. Это осознание подействовало на меня как глоток кофе. Если Алан мог быть блестящим нахалом, то чем я хуже? Впрочем, если он считал, что мне отводится роль орудия в его руках, то он ошибался. Тем не менее, взглянув еще раз на письмо, я понял, что наглость Алана играла нам на руку – никто, даже инспектор Вестхолл, не в силах представить, что человек, который всецело от меня зависит, написал бы подобное.

В целом письмо вышло чрезвычайно озорное. Оно начиналось со слов «Дорогой Дик». Далее шло: «Я не часто ворчу из-за выплат долга чести, как их напыщенно и глупо величают, хотя здесь, признаюсь, немного недоволен. Не из-за выплаты, а из-за того, как все вышло.