Благие знамения

А эта женщина смотрит в небо. Она смотрит прямо на него, хотя он невидим. И она улыбается.

И тут раздается страшный грохот.

«Удар грома», — подумал Шедвелл, просыпаясь с непоколебимым ощущением, что кто-то все еще смотрит на него.

Открыв глаза, он обнаружил, что с многочисленных полочек будуара мадам Трейси за ним следят тринадцать пар стеклянных глаз, поблескивающих на пушистых мордочках.

Он повернул голову и наконец встретился взглядом с тем, кто таращился прямо на него. Это был он сам.

«Ох, — в ужасе подумал он, — значит, я пребываю в этом, во внетелесном состоянии и гляжу на себя со стороны, ну все, значит, теперь и вправду конец…»

В отчаянии он забился, как рыба, пытаясь вернуться в свое тело, и тут все сразу встало на свои места.

Слегка успокоившись, Шедвелл спросил себя, зачем кому-то понадобилось пристраивать зеркало на потолок спальни. Он расстроенно встряхнул головой.

Спустив ноги с кровати, он натянул ботинки и осторожно встал. Чего-то не хватало. Курева. Сунув руку глубоко в карман, он вытащил жестянку с табаком и начал скручивать папироску.

«Что-то мне приснилось», — догадался Шедвелл. Сон улетучился из памяти, но почему-то оставил смутное ощущение тревоги.

Он закурил папиросу. И тут увидел свою правую руку: новое смертоносное оружие. Символ Судного дня. Сложив кисть пистолетиком, сержант прицелился указательным пальцем в одноглазого плюшевого мишку на каминной полке.

— Бах, — сказал он и разочарованно хихикнул. Он редко хихикал и, с непривычки закашлявшись, сразу почувствовал себя в своей тарелке. Ему захотелось чего-нибудь выпить. К примеру, сладкой сгущенки.

Возможно, у мадам Трейси найдется баночка.

Громко топая, он вышел из будуара и направился в сторону кухни.

Помедлив перед дверью, сержант прислушался. Там, внутри, мадам Трейси разговаривала с кем-то. С мужчиной.

— Так чего же вы от меня хотите? — спрашивала она.

— Ах ты старая чертовка, — пробормотал Шедвелл. Значит, принимает одного из своих богатеньких клиентов.

— Говоря откровенно, сударыня, вынужден признать, что в настоящее время мои планы несколько туманны.

У Шедвелла кровь застыла в жилах. Он раздвинул бисерный занавес и вступил на кухню, возмущенно крича:

— Содом и Гоморра! Так ты решил совратить беззащитную гурию! Только через мой труп!

Мадам Трейси подняла глаза и улыбнулась ему. В кухне больше никого не было.

— Где он? — спросил Шедвелл.

— Кто? — спросила мадам Трейси.

— Один южный гом… голубой, — сказал он. — Я его голос узнал. Он сейчас вам предлагал что-то. Я все слышал.

Мадам Трейси открыла рот, а голос произнес:

— Не просто один Голубой Южанин, сержант Шедвелл. Тот самый Женоподобный Южанин.

Шедвелл выронил папиросу. Вытянув вперед слегка трясущуюся руку, он направил палец на мадам Трейси.

— Демон, — прохрипел он.

— Нет, — сказала мадам Трейси голосом того самого демона. — Теперь я знаю, что вы думаете, сержант Шедвелл. Вы думаете, что в любую секунду эта голова может закружиться и она начнет извергать гороховый суп.[152] Ничего подобного не случится. Я вовсе не демон. И мне хотелось бы, чтобы вы послушали, что я вам скажу.

— Умолкни, дьявольское отродье! — взревел Шедвелл. — Я не намерен слушать твои нечестивые речи. А знаешь ли ты, что вот это такое? Думаешь, просто рука? Четыре пальца и один большой? А вот и нет, нынче утром это оружие уже изгнало одного из вашей компании. А теперь давай-ка, выметайся из головы этой доброй женщины, не то я низвергну тебя в мир иной, к чертям свинячьим.

— Да в том-то и дело, мистер Шедвелл, — сказала мадам Трейси собственным голосом. — Мир иной… Он вот-вот наступит. В том-то и дело. Мистер Азирафаэль все мне рассказал. А теперь прекратите строить из себя старого дурачка, мистер Шедвелл, сядьте, выпейте чаю, а он объяснит все и вам.

— Я нипочем не стану слушать его адские речи, женщина, — заявил Шедвелл.

Мадам Трейси улыбнулась ему.

— Какой же вы глупенький, — сказала она.

Со всем прочим он бы еще справился, но с этими словами…

Шедвелл присел к столу.

Но не опустил своей грозной руки.

Покачивающиеся над головами дорожные знаки извещали, что автодорожное движение в южном направлении закрыто, и ряд расставленных поперек дороги оранжевых конусов призывал автомобилистов поворачивать на север. Другие знаки предписывали шоферам снизить скорость до тридцати миль в час. Прибывающих водителей окружали полицейские машины, словно красно-белые овчарки, собирающие стадо овец.