Благими намерениями

Начальники тоже относились к Николаю недружелюбно, с опаской, боясь оказаться дураками, как это не однажды бывало в конфликтных ситуациях и словесных прениях с ним, где он, искусно и остроумно переворачивал главный военный принцип начальников-самодуров: я – начальник, ты – дурак, публично их унижал. И ведь не подкопаешься: всё спокойным тоном и приторно вежливо… Офицер толковый, бесспорно, да только как с таким совладать.

Совладали. Перевели его с должности взводного командира командовать полуротой в другом полку. До войны дело было. Командир роты, сдержанно прощаясь, поздравлял с повышением, а в глазах так и светилась радость: «Сбагрили, наконец-то!»

Ничего удивительного в этом для Николая не было. Он, скорее, относился не к «неугодным» офицерам, а к «неудобным». А в армии существует несколько способов избавления от таких (глуповатых или не справляющихся со своими обязанностями в достаточной мере, но неплохих по человеческим качествам; либо вот таких, как он, «чересчур умных»): переназначить в другую часть, пускай даже с повышением – не жалко; отправить на учёбу в Академию или на офицерские классы – тоже не жалко, но такое «избавление» в случае Николая, вроде поощрения его дерзости можно рассматривать, а этого никак допустить нельзя, чтоб другим неповадно было. Нет уж, пусть задумается над своим поведением, правильные выводы сделает, а пока что ещё в войсках помаринуется – глядишь, и дойдёт до него, доедет… Можно ещё, конечно, уволить из армии к чертям, в совсем уж крайнем случае. Да только как такого уволишь, когда у него по всем показателям взвод на образцовый тянет. А вот переназначение в другую часть, поближе к вероятному противнику – самое то. Пожалуйста!

Николай же, уже раз обжёгшись, и к новому месту назначения добирался, мысленно готовясь столкнуться с той же отчуждённостью и непониманием, смиряясь с этой своей, видно, роковой участью.

Но, вопреки ожиданиям, дела у него пошли в гору. Командир роты, невысокий, сухопарый немолодой капитан с пробивающейся сединой сразу приметил нового командира второй полуроты. Опытный военный, он поначалу не мог понять, почему этого добросовестного офицера задерживали в служебном росте, пытался разглядеть в нём «преступные» черты, но в расспросы не вдавался (предпочитал на всё иметь собственное мнение) и сам всё сообразил вскоре.

Он решил лично хлопотать о командировании Николая в академию, о чём обмолвился ему как-то, да только начатое им «хождение по инстанциям», скоро было прервано начавшейся войной – не до «хождений» стало, да и Николаю – не до учёбы. Так и оставил Николай мысли об академии до окончания войны: выживет, даст Бог, – только в плюс ему будет боевой опыт при поступлении на курсы.

Это ротный и направил его в Петроград на съезд. Вызвал вечером в свою землянку, тихим своим сипловатым голосом сказал:

– Поезжайте-ка, Николай Петрович, поглядите на это представление, оцените своим умом, что там да как, и чего ждать нам в дальнейшем.

И вот приготовил Николай для командира вести о своей поездке нерадостные. Впрочем, вряд ли ротный удивлён будет.

– Как с личной жизнью? – спросил Антон.

– Пока никак. Отвоюемся – потом об этом думать буду. А у тебя?

– Также.

– Ну?! – удивился Николай. – Ладно, у меня – жизнь окопная, ты-то чего тянешь?

– Я ж – генерал, – усмехнулся Антон, – вот и ищу генеральшу себе под стать. Ты когда уезжаешь, кстати?

– Завтра.

– Надо же! Хорошо, хоть сегодня встретились. Молодец, что зашёл. – Антон наполнил рюмки, поднял свою, посмотрел в глаза Николаю, с улыбкой сказал: – Я очень рад тебя видеть, Коля.

– И я тебя, – ответил Николай, и тут же ощутил лёгкую примесь досады: чувства его были странно двойственны, и он сам ещё не мог в них разобраться.

Он действительно рад был видеть старого друга, но с сожалением отмечал, что в памяти его держался, видимо, другой Антон, такой же энергичный, нагловатый до тонкой грани между «притягательно» и «отталкивающе», но с простыми понятиями о правде и чести, которые оба они всегда были готовы отстаивать отчаянно… А теперь утилитарные рассуждения друга о жизни безжалостно сметали зыбкие образы памяти о былом, и казалось, будто в обличии близкого тебе человека, живёт человек иной – незнакомый, чужой… Хотя, может, не стоило так преувеличивать, ведь они давно не виделись, а жизнь не стоит на месте… Или это он, Николай, отстаёт в этой жизни и пытается держаться старых вех, тщетно старается не упускать из виду дорожные столбы, которые уже давным-давно должны были промелькнуть мимо.

Он обвёл зал ресторана потяжелевшим взглядом. Нет, эти вехи-столбы не стареют! По крайней мере, для него.

Из ресторана вышли поздно, едва стоя на ногах, поддерживая друг друга. Счёт оплатил Антон, категорически настаивая на этом пьяным бессвязным набором слов.