Благими намерениями

– Ну, на такой случай тут гостиниц хватает. Только поищите такую, где хозяева лояльны к русским, а то некоторые из местных, в предвкушении приближения армий кайзера, начинают вести себя дерзко и зачастую подло. Думают, идут их освободители от оккупантов. Дураки… – добавил кавторанг раздражённо и посмотрел на Владимира. – У вас остались ещё ко мне вопросы?

– Никак нет.

– Тогда не задерживаю.

Владимир вышел, но, отойдя от кабинета на несколько шагов, снова вернулся.

– Господин капитан второго ранга, я подумал, раз уж мне всё равно ждать оказии нужно, так, может быть, я своим ходом доберусь?

– Как?

– Поездом через Петроград.

– В принципе, дело ваше: хотите кружить – пожалуйста. Только в назначенную дату непременно быть на месте. – Прикинув в уме, офицер добавил: – У вас свободного времени выйдет всего-то около суток… Какой резон? Или вы петербуржец? – Владимир утвердительно кивнул. – Ну, что ж, валяйте, если не терпится.

Прямо из штаба Владимир направился на вокзал, купил билет и вечерним поездом ехал в Петроград.

Вагон был полупустой. В купе же Владимир был и вовсе один, никто его не беспокоил, один раз только заглянул проводник и предложил чаю. Наблюдая в окно плавно проплывающие поля и полустанки, Владимир скоро уснул.

Проснулся от того, что кто-то легко толкнул его в колено. Открыв глаза, Владимир увидел перед собой священника, усаживающегося на противоположный диван. Священник был невысок, и ряса его казалась не по размеру большой.

– Прошу прощения, – сказал он, увидев, что разбудил попутчика.

Глаза, сидевшие несколько глубоко в худом лице, смотрели изучающе, неприятно остро, будто кололи. Вместе с тем, в глубине их, светилось что-то сильное, притягивающее, отчего тяжело было оторваться. Вообще весь он, какой-то сухонький, твёрдый, производил впечатление не располагающее.

Владимир, хмурый спросонья, ничего не ответил, морщась, размял затёкшие от сидячего сна ноги, взявшиеся «иголками», посмотрел в окно. В мутной, ненастной темени виднелись только неясные очертания мелькающих тёмных деревьев и вдалеке, почти того же тона, то ли море, то ли небо на горизонте.

– Где мы? – спросил Владимир.

– Бронка была только что, – ответил священник и тоже глянул в окно.

«Значит, Финский залив виден», – заключил Владимир и посмотрел на часы – был второй час ночи; дороги оставалось час-полтора.

Священник, строго нахмурив брови, смотрел в окно, скрестив на груди руки.

– С какого корабля будете? – спросил он Владимира вдруг.

– С «Лихого».

– Не слыхал… – сказал священнослужитель раздумчиво, как бы припоминая.

– Можете не сомневаться, «Лихой» своё имя оправдывает полностью и в делах участвовал не однажды, – сказал Владимир, почувствовав злость на это пренебрежительное, на его взгляд, замечание.

Священник мягко улыбнулся в бороду вспыльчивости попутчика.

– В этом я не сомневаюсь, – ответил он спокойно. – Я о другом говорю: не слыхал в смысле ужасов, которые у нас в Кронштадте происходили в ночь революции и после. А это очень даже хорошо – значит, у вас всё более или менее спокойно прошло. Прав я?

– Правы, наверное. Мне сравнить не с чем.

– То-то. А мне есть с чем…

Священник рассказал, что первый удар волны слепой матросской ненависти в Кронштадте принял главный командир и военный губернатор города, адмирал Вирен, которого ночью вырвали из дома, избитого и заплёванного волоком протащили по улицам, припоминая все мытарства, и, наконец, заколи штыками на Якорной площади. Тело сбросили в ров тут же у площади, два дня не давая возможности родным забрать его.

Нескольких офицеров живьём спустили в проруби Кронштадтского льда, и первым из таких стал командир учебного судна «Африка», старший лейтенант Ивков. Выходило, что самыми «счастливыми» были офицеры, принявшие смерть от пули, – скорую.

Владимир слушал рассказ с широко раскрытыми глазами – он не мог поверить в то, что слышал и сейчас сам почувствовал себя в шкуре тех отгороженных от жизни матросов из госпиталя, что интересовались у него новостями. Какое сатанинское помешательство случилось с людьми?!..

Но что более всего не укладывалось в голове – никто не понёс никакой ответственности за свершённые убийства офицеров.

Да, адмирал Вирен был человеком жёстким и даже жестоким, горячим на слово и дело, но со всеми, и с офицерами в том числе. Почти каждая встреча с ним в городе для моряков заканчивалась отправкой на гарнизонную гауптвахту: то строевая выучка неудовлетворительная, то внешний вид никуда не годный… Наряду со всеми заслуженные капитаны первого ранга предпочитали лишний раз не попадаться ему на глаза, чтобы не испытывать судьбу.