Благодарение. Предел

И временами думала она: а вдруг просто оступилась, попалась, как самая глупая неосмотрительная девка. А коли попалась — не шевелись, ничего не меняй. И она не очень-то отнекивалась, если люди считали ее полусосватанной невестой Ивана…

И хотя Ольга про себя усмехалась над своим двусмысленным невестинским положением, все же оно, ограждая ее от подозрений и догадок, приносило ей покой, грустный, но необходимый. Это и помогло ей сдать экзамены. Выпуск и распределение состоялись накануне весеннего сева. Место зоотехника Ольга получила в своем совхозе.

Впервые была на совещании у директора…

Как хочешь обсуждай планы — коллегиально всем обществом, один на один с собой, а все равно главная хозяйка — земля. Вместе с нею жить и работать. Пока спит она, баюканная зимними вьюгами, можешь прикидывать разные сроки весенних работ: раньше на неделю или позже прошлогоднего?

А как сине и тепло хлестнут ветры, скорая на повеления весна картавыми взахлеб ручьями, взыгравшим громом вдохнет рабочее беспокойство во все живое на земле. Взревет бугай, подняв морду с кольцом в ноздре, дружным мыком и ревом ответит ему весь рогатый скот. Кони метнут рассыпчатое могучее ржание до чреватых дождями туч. Густой навозный пар разопрет зимняки и кошары, и двери и ворота распахнутся, вздыхая всей грудью. Табунясь, повалят в артельном нетерпении овцы, сощипывая травку до влажной земли. Ноздрями промоин задрожит Сулак, отрывая ледовые припаи с песком, позванивая хрустальным боем.

И как бы на подхвате вешнего гона Мефодий, в сапогах и ватнике, улыбаясь, благословляюще помахал рукой механизаторам, печатающим трактором рубчатые следы на земле, пастухам, на все лето покидающим со своим скотом зимние становища.

Уходя с овцами в степь, Ольга оглянулась: ловкой посадкой кинул в седло Мефодий свое притяжеленное за зиму тело. Стосковавшийся по вольной побежке карий конь играл всеми мускулами, прося поводья. Степному простору самозабвенно отдал себя Мефодий, не вытирая слез с нахлестанного ветром лица.

Теперь уж не лишним кажется Мефодию недавнее каждодневное зудение начальства о севе с такой наивной тревогой, будто сельскому человечеству предстояло резать первую борозду на древней земле. Потом с таким же удивлением и настырностью будут напоминать о страде (вовремя надо убрать, зерно беречь!). Действительно, все в жизни будто внове, как первый шаг от печи до порога.

И хоть за неделю до сева Мефодий вместе с парторгом Вадимом Аникиным, агрономом Павловым и управляющим зерновым отделением Шкаповым ездил по пашням, взламывая конями тонкий ледок в бороздах, все же сейчас вызревшая для осеменения земля волновала его по-молодому.

Заехал он в шорную к Терентию просто потому, что ему нужен был кто-нибудь из Толмачевых. И хоть Терентий не Андриян, все же Толмачев.

Старик любовался только что отремонтированным седлом. Смахнул с табуретки обрезки кожи, кивнул:

— Садись. А седельце это для Силы. Готовится к скачкам.

На крыше лютовали коты. Один был с деревянной ногой.

— А-а-а, это Баязет! — сказал Терентий. — Заявился домой, нога болтается на жилке. Не то в капкане побывал, не то собаки покалечили. Я ножом по жилке, заросло. Выстругал деревянную ногу, привязал. Вот он и стучит по крыше. Храбро дерется. К трубе спиной прижмется с левого глаза (правый потерял), лупит котов деревяшкой. Какого подкрался к нему со слепого глаза недруг, сшиб, и покатился он с крыши, в известь — шмяк. А так ничего кот, умный.

— Не нуждаешься ли в чем, Терентий Ерофеич?

— Большая нужда в красной коже. Хочется сшить выездную сбрую для тебя… помнил чтоб старика.

— Спасибо. Трудновато одному?

Терентий усмехнулся.

— Тут, Елисеич, когда труднее: в одиночестве или в многобабье. Да и один-то я редко бываю, и то во время сна. Заходят люди, даже молодые. Да и сам я за лошадьми гляжу в покосы.

И неотлаженная личная жизнь забывалась Мефодием до поры до времени. Но пришла суббота, надо было идти в баню, и он как должное принял из рук Агнии белье, а потом, вернувшись домой, ужинал и чаевничал вместе с нею. Вкусно пахло сдобами, уютно было в чистой квартире. Шепотливо кропил дождь сумеречное окно.

XVII

Трудно перебирая длинными босыми ногами по крутым земляным ступенькам, Ольга поднялась от реки к дому бабушки Алены. В тени под лопасом Сила Сауров свежевал барашка, вздернув к перекладине. На минуту Ольга залюбовалась ловкими руками парня — драл овчину чисто, будто чулок с ноги снимал. Воткнул нож в ляжку, поднял веселые глаза на Ольгу.

— Что губы-то у тебя в крови? — спросила Ольга насмешливо.

— Губы? Да кровь пил теплую.

— Ну и ну!

Алена поставила к ногам Силы таз для потрохов.

— Спасибо, парень. Рука легкая. А что, лошадей приходилось?

— Конину надо умеючи готовить. Татарин как режет лошадь? Не сразу, а понемногу, отворит жилу, аллаху помолится, потом еще приступает. И не вдруг едят — пусть каждая жилка замрет, вся кровинка стечет. Закон.

Алена сказала Ольге: повезет баранину на базар. Деньги нужны: зять Серега Пегов машину требует. А то грозится Настю бросить.