Благодарение. Предел

— А вы потакайте ему больше, он вертолет запросит. Всего год живут, а уж разнахальничался… я вот доберусь до курносого…

— Ну как, Олька, свиделась со своим летчиком? — спросила Алена тихо.

Ольга отмахнулась, плечом толкнула дверь в каменный полуподвал-кухню, там летом спасались от жары.

За тесовым столом чабаны Иван и Филипп полдничали.

Пахло молодым квасом, редькой и ковригой. В сумраке блестели на загорелых лицах глаза. Лысина старика белелась ото лба до затылка. Филипп задержал ложку, глядя на Ольгу.

— Айда с нами, Оля, кваском перекуси.

Ольга не в силах была даже отнекиваться — так все в ней было натянуто и так спаял зной губы.

Самое трудное одолела — прошла в свою комнатку-боковушку мимо Ивана. Краем глаза увидела, как в руке Ивана дрогнула ложка, расплескивая квас. Целый год ждет Иван ее ответа: пойдет замуж за него?

Своим ни да ни нет она всю зиму держала Ивана на приколе. Временами робела его, временами ненавидела, но встреч с ним не могла избежать — да вроде и не хотела. Жила на две квартиры — в общежитии техникума и тут, у бабки Алены. Иван же появлялся и там и тут.

Сняла праздничную черную юбку и белую кофту, навострила уши на разговор за дверью.

— Встретились бы, чай, не вернулась. Промахнулась, кажись, — слышался горестный голос Филиппа.

Ольга пожалела старика. Опять будет изводиться, как узнает, что вернулась ни с чем. А иначе-то и не могло быть: шла туда — не знай куда, искала того — не знай чего.

Дед будет горевать тихо. Уйдет в поле с овцами, обопрется о дубинку, безглазый от жаркого солнца, — не то складно придумывает, не то скулит молитвенно. И лица не затеняет, на макушке что-то вроде бывшей кепки. И хоть привычно правил свое пастушеское дело, лечил червивых овец, прирезывал порванных волками, все же под вечер уставал. Купался на мели под ветлой, нырял чудно: зажмет большими пальцами уши, указательными — ноздри и нырнет раз за разом, будто не сам себя, а новорожденного младенца окунает в купель. Не вытираясь, надевал белье на свое белое тело с запавшим животом. Около него жить можно, что ни скажи ему — верит. А может, не всему верит, да примиряется по старости лет. Не спорит с людьми, молча делает по-своему.

«Лето поработаю, уеду от всех подальше», — с раздражением думала Ольга, зная, что обманывает себя. С каждым днем все глубже увязала она в фальши, неуступчиво мирясь с тем, что фальшь видна близким людям.

Надела расхожее серое платье, на голову накинула платок. Прислонившись лбом к холодной стене, отодвинув занавеску, смотрела из низкого окна во двор.

Бездумно, забыв себя, как в детстве, следила за работой мужиков.

Сила снял с крюка обвянувшие на ветру бараньи ляжки, помог Филиппу завернуть в сухую просоленную требушину. Потом упаковали в рюкзак. Обмерив широкие плечи и грудь Алены, старик отпустил ремни рюкзака.

Алена из-под руки посмотрела на тучку, потужила, что не уедет ныне на базар.

— А я на конях парой отвезу, — сказал Сауров. — Для нас с вами нет преград.

Трудно, с растяжкой разломился гром над гористым правобережьем Сулака.

Ольга легла на топчан, привалила голову ватником. Гром глухо доходил до нее.

Стук в дверь поднял Ольгу.

— Иди, мила, без тебя ужинать не будем, — звала Алена.

— Спать хочу.

Припав к двери, заглянула в зазор.

За столом вокруг медного казана с вареными бараньими потрохами сидели Сила, Иван и Филипп.

Мефодий стоял у порога. Алена упрашивала его отведать потроха. Но он уходить не уходил и за стол не мостился. Сел на табуретку поодаль, расстегнул куртку на молнии.

— А тебе что за болесть? — вскинулся Иван на отчима. — Ты ей ни сват, ни брат, ни просто родня.

— А твое волнение по какому праву? — с веселой злостью спросил Мефодий. — Тебе-то кто она?

— Может, я ее замуж уговорю. Ну? — все круче закивал Иван.

— Гусь раз закричит, и то весна наступает, а ворона сколько ни каркает — все зима. Так-то и у тебя с этой самой женитьбой, Ваня.

— Да и ты, отчим, хоть и Покоритель природы, а Ольгу не усватал за меня, — вдруг совсем нежданно печально сказал Иван, и небольшие глаза его погасли в светлых ресницах. Широкое лицо с раздвоенным на кончике носом, с белесыми бровями и ресницами было заветрено и опалено зноем.

Мефодий был тугой, лоснящийся самоуверенно, резко и насмешливо.

— Усватал! Мне мешает Силантий Сауров, — с отеческой усмешкой сказал Кулаткин.

В щелку Ольга видела глаза Силы — твердо спокойные на спокойном, как степь в безветрие, лице. Хоть со всех сторон ощупывай душу, проверяя, Сила не дрогнет — не боится ни деловой, ни любой иной щекотки. Хрящеватые уши по-волчьему насторожены, а глаза смутят любого. Не виноват, да признаешься.

Год с небольшим минуло с тех пор, как он вытащил занозу из ее глаза, а парня мосласто раздвинуло в плечах, повыше поднялась голова на прямой сильной шее, хотя на возмужавшем подбородке все лишь наивно золотился пушок. Нравилось Ольге его самоуверенное безразличие к девкам.