Благодарение. Предел

Когда запьянцовские старики вернулись из магазина с вином и пряниками, Терентий, наклонившись над речкой, раздвинув камыш, умывался. Елисей, кажется, спал.

— Что это у тебя сочится кровь на скуле? — спросил старик Толмачева.

— Елисей Яковлевич пьяный кидается на людей, а сил своих не соразмеряет…

Старик толкнул Кулаткина.

— Вставай, Елисеюшка, хватит спать. Да он, кажись, помер…

Пока старики суетились вокруг Елисея, терли ему виски водкой, богатый хлебосол в кожаном пальто исчез. Он будто приснился им — так все перепуталось в хмельных головах.

Поплелись к Филиппу Сынкову за разъяснениями: был ли статный старик в кожанке.

Филипп, уняв волкодава Битка, повернулся к ним, но ничего не мог понять: языки у старцев заплетались.

«Да что с людьми делается?»

Старики обнялись, запели песню.

Волкодав завыл.

IX

Возродитель старинных обычаев Иван Сынков посоветовал девкам попытать бабаню Алену насчет праздника повеселее.

Алена доступно и приветливо расположилась сердцем к девкам.

— Прежде ума меньше было, душевностью обиходила жизнь. По старинке-то никогда мой свекр-батюшка не запрягал лошадь в день святого Егория, давал отдых. Раз как-то нарушил праздник лошажий — сбедовал: волки овец порезали. Бывало, масленицу гуляют, а как великий пост призадумается — тишина, покаяние. Душа жила исповедью… Глупый народ был! — угодливо взглянула на Клаву, Настю и Ольгу. — И, прикусив язык, закончила свои мысли лишь для себя: «Нынче мы умные, ни перед кем не робеем. Все перепахали. Думали: дай перевернем, там, с изнанки-то, другая жизнь, волюшка вольная. А оказалось: бабы все так же стонают, рожаючи, титьками кормят детей. А уж шуму: мы да мы! Мыкалки! Молодые живут расчетливо, с прицелом на мотоциклы и машины, даже сны их бензином пропахли. Ни скачек, ни протяжных песен… Мурлыкают себе под нос, шепотом задыхаются, будто во сне домовой душит. Винищу хлещут, дымом табашным давятся. И девки». — Да что я, старуха, за советчица вам, — смиренно сказала Алена.

— Какой бы старый праздник не вразрез с новым найти? — спросила Ольга.

— А вот с первого ноября Кузьмина неделя — девичий праздник. Любого Кузьму за сердце возьму. Можно старое время чуток подогнать, новое чуток попятить, и валяйте. Времена должны идти, как лошади в одной упряжке, гуськом. А то в древней бытности как-то старое время замешкалось, а новое ускакало вперед, ногами взбрыкивало… Мефодия Елисеича подбейте на праздник — любит директор молодежь, любит.

Девки, смеясь, выметнулись из дома. Но Алена позвала Ольгу строговато:

— Вернись! Дотолкуем, Олька.

Легкая в шагу, Ольга плавно поднялась к бабке.

— Ну что ты, Олька, такая скушная? Али парни боятся тебя, краля? — жалостливо спросила Алена.

Рано, почти сознавая, почувствовала Ольга беспокойный жар в себе, робела оставаться с парнем один на один.

Если шел за ней даже случайный, она мучительно старалась быть спокойной, но все горячее краснела, замирала — вот-вот обнимет ее сзади с плеч. «Мука-то, казнь-то какая… хоть бы скорее случилось, чтоб не маялась». И в убыстренной растерянной ходкости, как на грех, еще заманчивее пританцовывала, плавно и широко качая бедрами.

— Эко, матушка, здоровая, не сглазить бы… Дай-то бог мужа крепкого, — сказала Алена. И подумала: «Трудно будет парню повалить такую нравную».

Не жалела Алена души для Ольки, согревала ее щедрее, чем внучат родных Настю и Клаву, — то ли по давней привычке прикрывать крылом сирот, то ли по укрепшей вере в особенную судьбу Ольги, а может, потому, что в характере девки прозревала свою молодую хватку.

— Ну и краля девка! Возьми Ваньку в мужья.

— Родню-то?

— Родня! Седьмая вода на киселе. Так возьми, а?

— Манной кашей кормить его с ложки?

— Это как понимать? Ты еще учишься, а ведь он хорошо зарабатывает. Скорее всего, он тебя будет кормить.

— Я не о том. На жизнь он слепой.

— В чем другом, а красоту тайную чует, как собака — добро. Молится Иван на тебя, вся душа в струнку вытягивается. Не каждый свет-то в душе особенный заметит. Люба ты Ивану, нет ли, не говорил он, да сама-то я вижу: тобой дышит, тобой умирает.

— Не понимаю я Ивана-дурака.

Слышала Ольга: Мефодий правил пасынка по разумному пути: будет техником, а там, проработав, заведовать отделением станет. Глядишь, пойдет и выше — вся жизнь впереди. Где-то под старость отрадно будет видеть в Иване продолжение своих мечтаний. Не жадничал Мефодий с Иваном, делился опытом и знаниями, временами навязчиво одаривал его.