Однако постепенно я завожу себе друзей по профессии. Некоторые из них используют меня как “приманку”, по их собственному выражению. Я вхожу в группу журналистов, состоящую из одних мужчин. Мы часто приглашаем на обед политиков – мужчин и женщин. Все мы только начинаем осваивать свое ремесло и поэтому объединяем силы. Один из таких обедов преподал мне урок на всю жизнь. “Наверху” меняется расстановка сил, и один из центристов клянется нам, что никогда в жизни не войдет в правительство Миттерана. Через три дня он становится министром. Я тотчас звоню ему и говорю:
– Благодарю вас за науку, теперь я буду знать, что политикам верить нельзя!
Мне следовало бы получше запомнить это.
В 1997 году Лионель Жоспен становится премьер-министром, а Франсуа Олланд – первым секретарем Социалистической партии. Мы сближаемся все больше и больше, становимся единомышленниками. Он часто смешит меня своими шутками, я восхищаюсь его умом, живостью его характера. Он мгновенно облекает мысли в слова: едва услышав вопрос, тут же выдает ясный, четкий ответ, неизменно с ноткой юмора.
Некоторые из моих коллег подшучивают над этим привилегированным знакомством. В Национальном собрании они подсаживаются ко мне поближе, в полной уверенности, что первый секретарь обязательно поделится со мной какими-нибудь сведениями. И так оно и происходит. Ему часто случается пробраться сквозь толпу депутатов, чтобы подойти к нашей маленькой группе, под многозначительными взглядами моих товарищей.
По понедельникам, когда редакция “Пари-Матч” не работает, он часто звонит мне под тем предлогом, что мне, наверно, нужна информация, хотя я и не обращалась к нему. А по субботам днем, уезжая в Коррез, он звонит оттуда ко мне домой. Он сообщает мне важные новости, но и я время от времени подбрасываю ему полезную информацию, поскольку хорошо знаю положение дел в Социалистической партии.
Проходят годы, и наша дружба становится все теснее. Как-то в один предвыборный уикенд мне поручают съездить вместе с фотографом в Коррез, куда отправляется Франсуа. В субботу вечером он ужинает с нами. Затем ему нужно посетить танцевальный вечер пожилых людей. Он решает ехать в нашей машине, а не со своим шофером.
Мой фотограф отказывается сесть за руль: он хочет выскочить из машины с аппаратом, как только подвернется хороший кадр. Поэтому вести машину приходится мне. А я в то время водила довольно скверно. “Олланд” – так я звала его тогда, обращаясь на “вы”, – садится рядом, впереди. У меня слишком высокие каблуки, которые застревают между педалями. В мгновение ока я сбрасываю туфли и сую их ему в руки, повергнув его в полное изумление.
Прибыв на место, он приносит себя в жертву, приглашая на танец, одну за другой, наших старушек. Я со смехом гляжу на него, а он строит мне жалобные гримасы, держа в объятиях даму, которой никак не меньше восьмидесяти. И я знаю, чего ему хочется в этот момент.
Годы премьерства Жоспена (1997–2002) еще больше сближают нас. Мы без конца ведем политические разговоры. Перед моим отъездом на летние каникулы, в конце июля, мы традиционно обедаем вместе, и он делится со мной своими планами на осеннюю сессию.
В 2000 году он приглашает меня на обед в сады Дома Латинской Америки. Я убеждена, что Жан-Пьер Шевенман подаст в отставку с поста министра внутренних дел из-за разногласий с Жоспеном по поводу Корсики. Франсуа Олланд, в то время уже первый секретарь СП, в это не верит. Дальнейшие события подтвердят мою правоту меньше чем через месяц.
А пока мы болтаем обо всем на свете, смеемся. Внезапно я вижу, что к нам направляется Сеголен Руаяль, и говорю об этом Франсуа, сидящему спиной к двери ресторана. Он принимает это за шутку, пока она не садится за наш стол и не говорит ледяным тоном:
– Прошу прощения, надеюсь, я не помешала?
Франсуа буквально немеет. Поэтому отвечать приходится мне:
– Мы тут говорили о “Тур де Франс”.
– Не смейте издеваться надо мной!
– Да я не издеваюсь, это правда. И вообще, мы не делаем ничего плохого, – кажется, вы застали нас в ресторане, а не в номере отеля.
Моя невозмутимость и сбивает ее с толку, и разъяряет. Она обращается к Франсуа:
– Меня ты никогда не водишь в такие места.
Она уже повышает голос. Но только она. Франсуа по-прежнему молчит. Ему стыдно за эту сцену. Однако до настоящего скандала дело не доходит – она встает и исчезает так же внезапно, как появилась.
Франсуа только и удается, что пролепетать:
– Знаете, мне не всегда с ней легко…
– Вам бы лучше пойти и догнать ее, – говорю я.
Он благодарит и выходит. Я остаюсь одна за ресторанным столом, пораженная этой гротескной сценкой в духе “Короля Убю”[20]
. Да плюс к тому счет за обед. Такой, что мне придется его оплачивать всю оставшуюся жизнь. Это вторжение Сеголен Руаяль и ее подозрения кажутся мне безумными. Но сегодня я ее хорошо понимаю. Она инстинктивно почуяла опасность, которую я сама еще не осознавала.Близится президентская кампания. Наши встречи по-прежнему носят сугубо профессиональный характер. По крайней мере, я себя в этом убеждаю.