Благодарность

Поль заинтересовался разговором и через час он знал обо всем: о смерти Дашенькиного отца, о ее странных отношениях к Ангсту, ее красоте и страсти Вильгельма... Довольно было этого, чтоб возбудить участие молодого Крутоярова. Он решился всеми силами помогать Вильгельму и начал с того, что посоветовал ему подкупить кухарку Федора Федоровича и завесть с Дашей переписку и свидания. На другой день он сам, пользуясь темным вечером, надел нагольный тулуп и таинственно пошел в глухой переулок подкупать кухарку, заранее изготовя оговорки и предлоги для посещения. Это удалось, а за этим удалась и переписка; на свидания же Дашенька не согласилась, отвечая, что они видеться могут очень часто у общих знакомых, что и то она много делает для него, не обращая внимания на святость траура и посещая различные вечеринки.

Лилиенфельд, увидев в Поле такого горячего и ловкого помощника и помня, что чрез него для материальных вещей и отец Крутояров может быть очень полезен, стал еще на более товарищескую ногу с своим воспитанником.

Одним словом, для Поля все шло прекрасно; для влюбленного, напротив, дурно, потому что надежд было мало; Ангст казался упорным и с виду, и по намекам молодой девушки, а сама Дашенька разделялась между памятью об отце и рождающейся любовью.

Между тем настало лето. Все шло по-старому. Любовь росла, росло участие Поля (особенно с тех пор, как он сам познакомился с Дашей); только бедный Ангст начинал сильнее тревожиться, видя, что траур кончился, а о свадьбе и помину нет. Частые выезды Дашеньки, которая с хитростью иногда предлагала ему сопровождать ее к знакомым барышням, тоже не очень ему нравились. Но отношения ее к Вильгельму были ему совершенно неизвестны, потому что при нем Лилиенфельд был осторожен и имел настолько такта, чтоб не скрывать своего знакомства с нею, как знакомства поверхностного.

К числу прошедших перемен надо отнести и выход Вани Цветкова из пансиона, выход законный, после окончания полного курса. Гордо стряхнул он с себя школьное иго, сделал себе, с помощью Ангстова кошелька, твиновое пальто, сюртук и еще коечто, решился поотдохнуть от науки годик или полтора, а там, конечно, начать военную карьеру. Федор Федорович скрывал от него свои беспокойства, не имея для них достаточных оснований, но любил его прежнею отцовскою любовью и содержал его у себя без всякой платы.

Однажды (это было в половине июня) к Федору Федоровичу заехал знакомый старичок, управитель одного подгородного села и страстный рыболов.

- Поедем же ко мне поудить, - сказал он Ангсту, - хоть дней на пять, на недельку... У меня в реке и в прудах рыбы бездна.

Ангст подумал и, будучи в грустном расположении духа, согласился. Он надеялся порассеять себя новым родом увеселения, тем более, что делать ему было почти нечего, а задумчивость его росла с каждым часом. Притом в душе его шевельнулась мысль, не подействует ли на Дашу благотворно эта неожиданная, хотя и короткая разлука, после целого года молчаливой жизни почти с глазу на глаз.

- Дарья Николаевна, я хочу ехать! - сказал он, накинув на плечи свою бледную альмавиву и покрыв голову серою шляпой.

- Куда? - задумчиво спросила молодая девушка.

- Я хочу ехать с Робертом Иванычем к нему, в деревню... на неделю, а, может быть, и более... там рыба...

- Так что же-с?

- Ничего, Дарья Николавна; я сообщил вам... как вы думаете?

- Что ж мне думать, Федор Федорыч? Я, право, не знаю, что вам угодно...

Вероятно, вам будет весело там.

- А вам не будет скучно, Дарья Николавна?

- Не думаю, Федор Федорыч, я привыкла быть одна и даже очень люблю одиночество.

Этот разговор происходил в палисаднике. Ангст поца-ловал грустно ее руку.

Альмавива зашевелилась и вместе с шляпой скрылась за воротами.

Даша посмотрела ему вслед и заплакала. Тяжела была борьба сердечного чувства с чувством долга!

Через час Вильгельм узнал об отъезде Ангста, а через полтора, в ту минуту, как Цветков сошел с крыльца, чтоб совершить вечернюю прогулку на бульваре, из-за угла выскочил какой-то незнакомец, осмотрелся и смело проник в коричневый дом.

Поль меж тем не дремал. Едва узнал он об отсутствии Ангста, как зачатки обширного плана начали расти в его голове. Пока Лилиенфельд забывал все у ног Доротеи, молодой друг его ходил с озабоченным видом по комнатам и замысел зрел.

"Ангст пробудет дней пять, может быть, и больше... Прекрасно! хотя Даша робка, но Вильгельм убедит ее. Аюбовь ей поможет решиться. Тогда надо спешить... Отец имеет связи, он будет щитом от скандала. Он даст лошадей в Белополье (так звали именье Крутояровых); лунною ночью будет свадьба... это превосходно! Мерцание лампад и свеч... Бледная невеста, стройный германский студент... И сам Поль, смелый и хитрый Поль... к тому же благородный и красивый собой..."

Весело было жить ему в этот миг, привольно было возиться с такими мыслями и предприятиями.

"Препятствия все к чорту! К чорту все препятствия!"

Тут он вспомнил о существовании Цветкова и о том, что он может быть помехой.

Но он знал, что Цветков жаждет его знакомства.