«Когда это я на тебе выезжал?»
«А кто тебе всегда на экзаменах и зачётах подсказывал, когда ты вместо того, чтобы закон Био-Савара-Лапласа штудировать или формулу Рэлея-Джинса выводить, с Анной Михайловной в кино ходил, а потом всю ночь гулял с ней по набережной и белыми ночами любовался?»
«Так это ты был? Умница! Спасибо тебе».
«Пожалуйста», – всё ещё обижался Анти-Иван.
«Как давно это было, даже не верится, что было…
«
«Да ладно тебе, не бухти. А помнишь ту украинскую песню, которую всегда следом пели, когда все уже выдыхались?»
«
Шмульзон Сергей Николаевич сидел на подоконнике открытого окна и курил. Вошёл санитар.
– Сергей Николаевич, там этот больной, ну который вчера тут буянил, песни поёт. И даже не по-русски.
– Ну и что?
– Так, может, это – укольчик?
Из парка раздавалось довольно-таки умелое пение в исполнении Ивана Ильича. Казалось, что подпевал ещё кто-то, а может это просто ветер так разносил звук по округе:
И потом ещё:
Иван Ильич так распелся, что заглушил пение птиц, которые сначала озадаченно замолчали, а потом начали подпевать ему в качестве музыкального сопровождения, а какая-то птичка в конце каждого куплета исполняла очень красивую аранжировку.
Одну песню вредный Анти-Иван отказался ему подсказать, поэтому Иван Ильич её основательно переврал, хотя когда-то помнил точнее:
– «Сада кхар, кхемо Сулико», – подпевал Шмульзон. Он помнил эту песню ещё с того времени, когда был пионером.
– Так что, Сергей Николаевич, может, укольчик ему, а? – переминался с ноги на ногу санитар.
– Не надо. Пусть поёт. Раз поёт, значит хорошо ему и без наших укольчиков, – сказал психиатр, выпустив длинную струю дыма. – И вообще, как тут не петь? Ты посмотри, какая красота вокруг. Истинная благодать!..