Благодать

– Ну, не надо воспринимать Ваше пребывание здесь, как непоправимую трагедию, – Шмульзон подошёл к Ивану Ильичу и положил ему руку на плечо, отчего тот слегка вздрогнул. – У человека две субстанции – конечно, их значительно больше, но мы пока поговорим о двух из них – физическая и психическая, – Сергей Николаевич начал расхаживать по палате. – И та, и другая иногда болеют, но современный человек больше озабочен состоянием своего физического тела, нежели здоровьем своей психики, здоровьем души, а она, тем не менее, тоже требует к себе внимания и иногда даёт сбои в работе, если на неё совсем наплевать. Конечно, и физика, и психика взаимосвязаны меж собой, и очень часто болезнь души влечёт за собой болезнь тела, так же, как и болезнь тела влечёт за собой болезнь души, но бывает, что человек находится в разладе с самим собой и со своей душой, а это гораздо хуже. Он как бы спорит, воюет с самим собой, сам себя разрушает… Ладно, не буду Вас очень утомлять, – прервал свою лекцию Шмульзон. – Я хочу, чтобы Вы сегодня побывали на прогулке: погода прекрасная, а Вы уже два дня без свежего воздуха. И ещё. Тут Ваша жена записку Вам оставила. Вот, возьмите.

Иван Ильич развернул небольшой листок из школьной тетради в клеточку, на котором сбивчивым почерком было написано: «Мы с Гаврюшей по тебе скучаем. Поправляйся скорее. Детям ничего не сказала. Аня». Иван Ильич приложил записку к губам и так просидел некоторое время с закрытыми глазами. Сергей Николаевич вышел и больше не докучал ему.

* * *

На прогулке Иван Ильич с удивлением заметил, что уже наступила настоящая весна, даже можно сказать, весна, переходящая в лето. Около больницы находился чудесный парк, который весь был окутан лёгкой жизнерадостной дымкой из свежей листвы, глядя на которую ужасно хотелось жить дальше. Сквозь эту светло-салатную зелень виднелось синее-пресинее небо, которое давно не показывалось из-за дождевых и снеговых туч. Работники больницы высаживали какие-то незатейливые морозоустойчивые цветы на небольших клумбах, но для Ивана Ильича сейчас это были самые прекрасные цветы на свете. Он даже вызвался помочь санитаркам и быстренько вскопал землю на клумбах. Его примеру последовали ещё несколько пациентов и с детским восторгом сделали рабатку из цветов разной высоты под окнами главного корпуса.

Иван Ильич сидел довольный и счастливый на скамейке под большим, раскидистым, ещё не до конца распустившим свою листву деревом и жадно вдыхал этот запах сырой земли, свежей травы и смолистой листвы. Он снова и снова перечитывал письмо Анны Михайловны и целовал каждую строчку в нём.

Весь мир представлялся ему сейчас прекрасным садом, а народы – цветами, которые так непохожи друг на друга, но от этого сад ещё прекрасней. Ведь как красиво, когда на одной клумбе цветут тюльпаны и крокусы, мальвы и гвоздики, астры и хризантемы, гладиолусы и лилии, и никому не придет в голову беспощадно уничтожить все цветы, кроме одного какого-то вида, чтобы затем вытоптать и его.

«Как хорошо жить!» – думал Иван Ильич.

«Тоже мне, лирик, блин», – слабым голосом проворчал старый знакомый.

«Это ты, Анти-Иван?» – обрадовался ему Иван Ильич.

«А кто же ещё?! Ой, пло-охо мне! Что за гадость тебе кололи? Я как варёный», – стонала подбитая медикаментозным вмешательством Антиблагодать.

«Я попросил доктора, чтобы мне больше не делали уколов», – заверил его Иван Ильич.

«Вот это правильно, хотя и унизительно просить этого Шмульзона, – стали пробиваться нахальные нотки в голосе Анти-Ивана. – Ты требовать должен, а не просить!»

«Да помолчи ты! Смотри, какая красотища вокруг! Птицы как поют!»

«Ох ты, Осподя, птиц слушать начал! Я смотрю, тебя тут обработали по полной программе».

«Да никто меня не обрабатывал. Я столько интересного узнал, столько передумал!..»

«Знаю я, что ты тут передумал! Эх, Иван, тебе такую миссию доверили, а ты при первом испытании сдался: «Да я больше не бу-уду, честное пионе-ерское, простите меня». Тьфу! Русскую литературу надо читать, чужую культуру уважать, да? Завтра в твой дом придут черножопые с ножами, а ты на диванчике будешь сидеть, книжечки читать и скажешь им, что очень их уважаешь. Ой-ё!.. Кому доверили спасение нации?! Ныл, как баба – я чуть за тебя со стыда не умер. Позор, да и только!» – жёстко критиковал Анти-Иван. Голос его становился всё громче и увереннее.

«Да ты не понял ничего! Я поговорил с таким интересным человеком…»

«Да где уж мне уж понять уж! Тебе этого человека жиды специально подсадили, чтоб он тебе мозги пудрил, и сам он – махровый жид. А ты уши и развесил, как дурак!»

«Но он же всё правильно сказал, – заступился Иван Ильич за своего соседа по палате. – И, вообще, учёные открыли, что все люди – братья…»

«Да учёные-то твои кто? Одни жиды! Ты хоть одного русского учёного видел?»

«А Менделеев?»

«Да жид самый настоящий!»

«А как же Иван Павлов?»

«Да всё туда же!»

«Ну, а Ломоносов, в конце концов?!»

«Ну, всё! Пиши пропало! Ему доверили такую миссию…»