Тем утром я в последний раз пошла гулять с собаками перед тем, как Кен запрет их в сарае. Прогулка оказалась непростой (Кен все видел с балкона), потому что появились кузнечики! Наш пес Каир решил поохотиться на них, и в этих попытках он много раз уморительно прыгал, элегантно приземлялся, мчался через траву, недоумевая, куда они попрятались, как их поймать и как они всегда ухитряются в конце концов выскользнуть из-под носа. Момент замешательства, голова задрана вверх, уши напряженно прислушиваются к каждому звуку, а потом нос припадает к земле, и он, яростно сопя, шарит по траве, весь напряженный до предела, — и вдруг резкий бросок, едва не увенчавшийся успехом, — в последнюю секунду добыча снова улизнула. И снова его нос, фыркая, рыщет по траве, вот опять совсем рядом, почти здесь, почти в зоне досягаемости, почти схвачен… и снова пропал, исчез, и так снова и снова. Голова задрана вверх, он застыл почти неподвижно и изумленно осматривается. Потом — изящный прыжок к обочине, и охота с ее превратностями тут же заканчивается, когда… снова настороженность, внимание, снова отметающий земное тяготение прыжок в траву после полной неподвижности — охота продолжается! И так происходило снова и снова, снова и снова, и это было самое смешное, что я видела за долгое время. Какой прекрасный подарок на прощание!
—
И вот мы снова в Бонне… Ничего-ничего, справимся. Я провела три недели дома, и от этого мне гораздо лучше: встретилась со своими родными, соприкоснулась с собственной жизнью, почувствовала себя высвободившейся из больничной атмосферы. В самолете на мне была куртка, которую я довольно давно не носила, и я нашла в правом кармане нераскрытую конфету с вкладышем, где предсказывается судьба; предсказание гласило: «Вам удастся достичь того, что вы задумали». Это предсказание могло бы показаться неясным и не то чтобы очень оптимистичным, но мне, если учесть, что я летела на химиотерапию, оно показалось просто божественным! По приезде выяснилось, что Норберт уехал в отпуск на четыре недели, не предупредив нас — совершенно нетипичная для него оплошность! Получилось, что ни в госпитале, ни в отеле нас никто не ждал, и какое-то время казалось, что свободных номеров в городе вообще нет… Впрочем, наконец все худо-бедно наладилось. Кен живет в комнате на чердаке, где не может выпрямиться в полный рост, и ждет, когда для него освободится другая комната. Ох эти невзгоды и горести человека, который поддерживает больного!
Уже за полночь, и я гуляю по окраинным улочкам Бонна. В Бонне мне все еще трудно медитировать, и вместо этого я часами гуляю — очень ранними утрами и очень поздними вечерами, и вокруг нет никого — лишь Свидетель составляет мне компанию, изредка вспыхивая на короткое время.