Благородная империя

— Их рабство не такое, как ваше, — вздохнула женщина. — У нас есть поговорка: «не хочешь служить лангориту в радости, будешь служить гэрцу в горе». Плети гэр убили много невинных людей.

— Будь я человеком, предпочел бы плети, — сказал Шеркен, — от хессена не избавиться.

— Хессен пьянит, плеть ранит, — грустно проговорила женщина, — что лучше — мне неизвестно.

Где-то неподалеку раздался смех.

— Великие Звезды, Терну, это же ужасно, — прошептал Фуркум другу на ухо. — У них же нет никакого выбора…

— Разве у нас есть? — грустно ответил лейвор и вновь обратился к женщине; его голос звучал уже не так холодно, — что было дальше?

— Так не должно быть, — пробормотал рядовой Мурдикин.

— Барон Абнор Долминон, так звали гэрца, похитившего нас. Они отвезли нас на какой-то склад в Рикиве, — продолжила женщина. — Жестокий человек, командир мятежников, привез с собой несколько ящиков с чем-то, я не поняла, с чем, но это были не деньги. Они поговорили на гэрском языке, потом барон и его люди уехали, а командир приказал связать нас и прикрываться нами на войне. Мой муж просил, чтобы оставили детей, но… — по ее щеке прокатилась слеза.

— Aideris khestet, — сказал Терну. — Вечная смерть.

Ингрив, слушавший их беседу издалека, молча покачал головой. Поверье лангоритов гласило, что худшее, что может случиться с мертвецом — это воскрешение; смерть для имперца — награда и бесконечный отдых, но Терну знал, что люди ее боятся; он ощутил вдруг странное, незнакомое чувство, и ему захотелось помочь.

— Спасибо, — женщина печально взглянула на Овура. — Он этого не видел.

— Это хорошо, если не видел, — сказал, медленно подходя, Ингрив, — слишком молодой еще. Повезло. У него все впереди.

— Я всегда мечтала о двойне, — Алген вытерла слезу. — Пока не поздно, я надеюсь.

— Поздно никогда не бывает, — улыбнулся тикку, — вот выберетесь отсюда…

— Если, Фуркум, — сказал Терну, — если.

Внезапно до них донеслись звуки перепалки. Один из заложников, мужчина среднего возраста, оттолкнул солдата от себя и что-то громко крикнул по-секкински.

— Что он говорит? — спросил Фуркум.

— Мы оккупанты, он нас ненавидит, — ответил лейвор.

Тем временем между солдатом и мужчиной завязалась драка: имперец толкнул заложника на землю, люди закричали. Алген закрыла глаза.

— Тихо, тихо… — попытался успокоить заложников Ингрив, но люди не слушали; внезапно в руке одного из них сверкнул нож. Выражение лица сержанта изменилось; солдаты, минуту назад непринужденно болтавшие с заложниками, теперь смотрели на них сквозь прицелы автоматов.

— Казнить всех, — холодно приказал Ингрив.

— Что?! — Фуркум посмотрел на него круглыми глазами. — Они же еще ничего не сделали!

— Третий принцип, — безразлично ответил сержант, — «презри жалость».

— Я думал, вы говорили, что семи принципам не нужно следовать! — отчаянно крикнул тикку. Остальные молча смотрели на их спор. — Это было пять минут назад! Что вдруг изменилось?

— Я этого не говорил, — неожиданно мягко сказал Ингрив. — Я сказал, что в битве ими можно пренебречь. Все ради победы.

— Но…

Прозвучал первый выстрел, за ним еще один. Люди падали на пол, заливая его яркой кровью. Рядовой Мурдикин с ужасом наблюдал, как заложников убивали одного за другим; зал ожидания заполонили предсмертные крики и плач. Терну глубоко вдохнул и достал из кобуры пистолет. Несколько мгновений он просто смотрел на него, стиснув зубы, и не знал, что делать.

— Терну… — едва сдерживая слезы, всхлипнул Фуркум. Лейвор взглянул на него и будто бы слегка опустил оружие; Алген открыла глаза, Шеркен увидел отчаяние и страх и сам вдруг ощутил себя на ее месте; руки тряслись, а палец не хотел нажимать на спусковой крючок.

— Я… — начал он.

— Исполняй, — раздражился Ингрив.

— Но…

— Пощадите, — прошептала Алген. — Что мы такого сделали, чтобы заслужить смерть…

— Неподчинение — измена, — глаза сержанта сверкнули гневом. — Презри жалость.

Терну снова посмотрел на друга, затем на женщину и на полковника. Шерсть встала дыбом, ему стало так плохо, что он решил, что сейчас не выдержит; тем не менее он собрался с силами, сглотнул и поднял пистолет.

— Sint himmur, riihore. Прости, брат, — сказал Терну. — Седьмой принцип.

Выстрел. Брызги горячей, липкой крови разлетелись во все стороны, пачкая Терну, Фуркума и даже Ингрива, а последний крик Алген потонул в океане воплей и стрекота автоматов.

Khory Vistri

Император Хинрейв, сорок второй правитель Лангорской империи, славился не только исключительным свободомыслием, но и своеобразным подходом к международным делам; как и его предшественники, он всегда говорил с позиции силы, но, в отличие от прошлых владетелей Нигили Синвера, обычно стремился не к войне, а к компромиссу, и добивался своего за столом переговоров.

Молодой и харизматичный император вызывал у подданных одновременно и любовь, и недоверие: злые языки укоряли его в слабости и отсутствии жесткости, а жесткость лангориты уважали больше всего. О Хинрейве спорили много, любой указ вызывал восторг у одних и осуждение у других; в одном они сходились — после него Империя уже не будет прежней.