Благородный топор. Петербургская мистерия

— Вот-вот. Поэтому на сей раз я буду изъясняться предельно четко, чтобы исключить недопонимание. Вам вменяется немедленно — слышите, немедленно! — привлечь Первоедова для судебно-медицинской экспертизы того самого Говорова. Выяснить все доскональнейшим образом. Если проба на синильную кислоту окажется положительной, необходимо будет возобновить дело того карлика, как его…

— Горянщикова, Степана Сергеевича.

— Да, его. И того дворника. Все понятно?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Ну и если синильную кислоту медики обнаружат и у Говорова, мне ничего не останется, как подвергнуть вас дисциплинарному взысканию. Вы меня поняли, Порфирий Петрович?

— Так точно, ваше превосходительство!

Порфирий Петрович согнулся в поклоне так, что аж в спине хрустнуло.

* * *

Двое санитаров в резиновых фартуках подняли с тележки завернутый в зеленую ткань труп. Принимая, судя по всему, недюжинную ношу, они явно напряглись, но не издали при этом ни звука — в конце концов, вопрос профессиональной чести. Ноша была как дубовая — не согнулась, не обвисла. Даже видавшие виды санитары, похоже, несколько удивились. Кто знает, может, и в их профессии еще оставалось место для удивления. Или наоборот. Кто знает.

Ношу они дружно сронили на смотровой стол. Его исчирканная инструментами, в пятнах поверхность имела сходство с разделочной доской в мясницкой, с покатыми краями и стоком над эмалированным корытом. Сбоку стоял еще один стол, поменьше, с набором всевозможных весов.

— Как восхитительно, какой поистине новаторский подход! — возбужденно делился доктор Первоедов, разворачивая ткань на землистом трупе. — Экспертизы теперь проводятся непосредственно в больницах. Никуда не нужно мотаться, все проводится по месту, со всеми удобствами для специалиста, все принадлежности под рукой. Ну разве не прогресс? Он самый! Наш славный самодержец, видно, знал, что делал, со всей этой реформой. Новаторство поистине революционное! — Похоже, это слово было приятно ему настолько, что он употребил его несколько раз кряду — Вот-вот, новаторство! И где! Здесь, у нас, в Обуховской больнице!

Согласно официальному протоколу, при вскрытии опять присутствовали все те же отставные советники Волоконский с Епанчиным. Краснобайство доктора не вызывало у них ничего, кроме брезгливости.

— Меня, честно сказать, впечатлило, как господин прокурор произнес слово «немедленно», — поделился и Порфирий Петрович с улыбкой. — Равно как и вообще его тон. Эдак твердо, прямо-таки державно. Я уж, как мог, дал ему понять, что любая задержка с нашей стороны будет исключена.

— Он что, тоже прибудет на вскрытие?

— Вряд ли. — Улыбка следователя сделалась скептической. — У меня ощущение, что он теперь будет держаться от дела на почтительном расстоянии. По крайней мере, пока не будет четкой картины.

— Ишь, на расстоянии. Чтобы ручки не марать? Нам бы так. — Первоедов вздохнул и, принимаясь за работу, сосредоточенно смолк. Действовал он в тишине; роль ассистента взял на себя один из санитаров. Сам доктор в свое время обучался анатомии у немецких профессоров и по их же книгам, которые бережно хранил. С ассистентом он, помимо малопонятных латинских терминов, общался преимущественно мимикой и жестами, в основном своеобразными кивками. Первым делом патологоанатом осмотрел открытые участки тела, глаза и ногти. Затем кивнул ассистенту, и они вместе начали удалять с трупа одежду. Сам покойник с застывшими глазами отчужденно сносил это последнее для него раздевание.

Голый, землистого цвета труп уложили на спину. Вздувшийся живот был словно набит комьями ваты; мелко торчал внизу сиротливо сморщенный пенис. Вот тебе и герой-любовник. Невольно припомнилась сцена, как они тогда с этим человеком случайно столкнулись у процентщика. Порфирий Петрович брезгливо отвел глаза.

Слышно было, как тело перевернули.

— Внешних признаков насилия нет, — подытожил Первоедов.

Труп, судя по звуку, перевернули опять.

— Нам особенно интересно, нет ли здесь каких-нибудь признаков отравления. Скажем, синильной кислотой, — произнес Порфирий Петрович в потолок.

— Не все сразу, Порфирий Петрович. Не все сразу. Краем глаза следователь видел, как патологоанатом делает на трупе глубокий треугольный надрез, позволяющий оттянуть кожу.

Одной рукой орудуя длинным скальпелем, другой Первоедов сноровисто поднял кожу вместе со слоем подкожной ткани. Пахнуло мясницкой. Ассистент уже держал наготове изогнутые ножницы для разделывания ребер. Доктор, в очередной раз кивнув, сменил скальпель на ножницы.

Ребра он разделывал со скрупулезностью педанта, стригущего ногти. Всякий раз хрусткое щелканье сопровождалось сосредоточенным насупливанием бровей.

Наконец с этой операцией было покончено, и Первоедов опять взялся за скальпель. Ассистент, руководствуясь очередным кивком, поместил ножницы на боковой столик. Затем, склонившись над отверстой грудной клеткой трупа, он утопил обе руки непосредственно под грудину, миновав остатки ребер. Последний надрез скальпеля, сильное движение рук, и вот уже отделенная грудная пластина лежит обособленно от тела на соседнем столе.