Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Общим знаменателем для всевозможных почитателей Осио Хэйхатиро было их отвращение к политическому и моральному status quo, а также твердое намерение противостоять существующей структуре власти любыми методами, сколь бы опасными и жестокими они ни были, и какими бы безнадежными не оказались их усилия. Восстание 1837 года стимулировало подобные волнених (икки) и «погромы» (утиковаси) как в районе Осака, так и в других частях страны. Хотя эти выступления весьма различались по масштабам и целям, они походили друг на друга в одном отношении: все были неэффективны.[446] Иногда их предводителями были оставшиеся в живых члены группы Осио, пережившие поражение 1837 года. Однако, во главе большинства восстаний стояли люди, не имевшие прямого отношения к Осио, однако считавшие себя его духовными наследниками; в своих декларациях и манифестах они гордо провозглашали имя «господина Хэйхатиро».[447] Несмотря на всю свою непреклонность, нетерпимость и непрактичность, проигравший философ был харизматической фигурой, идолизируемой бедными горожанами и простыми крестьянами того времени. Нуждающееся население Осака и его окрестностей безусловно не получило никаких материальных выгод от восстания Осио, единственным практическим результатом которого было сожжение их жилищ и жалкого скарба; тем не менее, после смерти они признали его своим кумиром. По некоторым сведения, дошедшим до нас, они тайно переписывали его Судебные повестки («Гэкибун») и использовали их для упражнений в каллиграфии.[448] Почитатели Осио принадлежали отнюдь не только к низшим слоям общества; в конце эпохи Токугава он был очень уважаем мыслителями-роялистами, которые (довольно-таки ошибочно) представляли его убежденным революционером и противником Бакуфу, стремившимся уничтожить существовавшую политическую систему.

После того, как в эпоху Мэйдзи Япония открылась Западу и началось постепенное изменение общественной структуры, слава Осио Хэйхатиро временно вышла в зенит; однако, по мере роста недовольства центральным правительством в 1870-х годах, он стал героем для многих элементов, стоявших в оппозиции новой олигархии. Он был особенно почитаем членами Лиги Божественного Ветра — общества рационалистов-фанатиков на Кюсю, яростно противившихся политике правительства, поощрявшего западничество и упразднявшего старые привычки типа ношения мечей. В 1876 году произошла типичная конфронтация «японского духа» (ямато-дамасии) с реальной властью, когда члены Лиги, бешено размахивая своими самурайскими мечами, пробились сквозь строй солдат имперского гарнизона, причем защищавшиеся были вооружены современным оружием, и, после некоторого первоначального успеха, были полностью уничтожены.[449] Осио был также героем для предводителя последнего в Японии крупного национального мятежа — Сацумского восстания. Сайго Такамори, неудачное выступление которого произошло ровно сорок лет спустя после волнений в Осака, был, как указывает Мисима, весьма впечатлен той формой неоконфуцианства, которой придерживался Осио; одной из книг, которую он чаще всего перечитывал и цитировал в своих собственных сочинениях, был сборник лекций Осио по философии.[450] Приблизительно в то же время члены ширившегося движения за «народные права», чья кампания за демократические реформы привела их к оппозиции имперскому абсолютизму олигархии эпохи Мэйдзи, относились к Осио, как к своему предтече, — разумеется, не потому, что их цели были в чем-то схожи (Осию трудно представить верившим в политическую демократию), но потому, что они отрицали установившуюся несправедливость одинаково категорично и самоотверженно.[451]

В нашем веке набор почитателей Осио был примерно тем же. В 1918 году он был представлен в качестве вдохновителя зачинщиков «рисовых бунтов», захлестнувших Осака и другие крупные города.[452] В 1920-х годах Осио был поднят на щит диалектическими материалистами и изображен героем-первопроходцем, восстание которого явило собой первый акт осознанной классовой борьбы против старого феодального порядка. В период ультранационализма, начавшийся в следующем десятилетии, опыт Осио высоко оценивался интеллектуалами правого крыла,[453] а также оказывал воздействие на «молодых офицеров» и ультранационалистов, чьи кровавые перевороты 1930-х годов были всегда практически на сто процентов обречены на поражение.[454] С изменениям политического климата после 1945 года Осио вновь стал героем представителей левого крыла; и в то же время он служил образцом для Мисима Юкио.